Последняя кровь первой революции. Мятеж на Балтике и Тихом океане. Владимир Шигин

и по дружбе оказывала ей разные мелкие услуги, за что и была арестована. Фундаминские были выпущены лишь по требованию толпы, подступившей черной массой к воротам тюрьмы)».

      До событий на «Памяти Азова» Фундаминский уже успел засветиться в революционной борьбе и даже побывать в тюрьме, что считалось тогда у революционеров своеобразным пропуском в высшие партийные эшелоны.

      Далее Зензинов повествует, за что же арестовали семью Фундаминских, немного более подробно: «Он был вместе с Амалией арестован в Москве в сентябре (речь идет о 1905 годе. – В.Ш.) не столько за выступления на собраниях и митингах, сколько по делу своей жены; Амалия дружила с Зинаидой Коноплянниковой (позднее убившей генерала Мина), которая тогда устраивала в Сокольниках под Москвой динамитную мастерскую. Амалия даже в чем-то ей помогала, кажется, не раз отвозила Коноплянникову на принадлежавшей ее матери лошади, когда надо было спасаться от преследования сыщиков. Известие об аресте Фундаминских я получил еще в Женеве. Амалия принадлежала к очень богатой московской семье Гавронских: ее дед был хорошо известный в еврейских кругах Вульф Высоцкий, основатель знаменитой чайной фирмы “В. Высоцкий и Ко”. Продолжателями этого дела были его сын и три зятя (мужья трех его дочерей) – Давид Высоцкий, Осип Цетлин (его сын, Михаил, он же поэт “Амари”, был моим другом), Рафаил Гоц (отец Михаила Рафаиловича и Абрама) и Ошер (или Иосиф) Гавронский. Его дочерью и была Амалия». Но вот Амалия попадает в тюрьму. Ей там тяжело, но она не унывает, у нее есть любящие родственники, которые ее поддерживают: «Мать – мы все, со слов Амалии, ее тоже называли “мамаша”, – обожавшая ее больше всех своих других многочисленных детей, узнав об ее аресте, едва не сошла с ума от горя. Она билась головой о стены и кричала: “Е зо айн файнес, эдлес кинд ин финштерем гефенгнис!” (Такой чистый, благородный ребенок в темной мрачной тюрьме). И, действительно, Амалия в тюрьме походила на нежный цветок, затерявшийся в грязном огороде среди крапивы. И характерно для того времени: матери Амалии удалось добиться того, – она, конечно, для этого денег не жалела, да она и вообще не знала им цены, – что одиночку Амалии, конечно, совершенно такую же, как и у всех других заключенных Таганской тюрьмы, оклеили… обоями. Дело до того неслыханное! Амалия была вегетарианка, и “мамаша” добилась того, что тюремный повар приготовлял для нее специальные блюда. Амалия получала огромные передачи, среди которых было много конфет и цветов – то и другое она рассылала по всей тюрьме.

      В камере ее пахло духами – духами, как мне потом передавали, сидевшие с ней одновременно в Таганской тюрьме, пахло даже в коридоре, куда выходила ее одиночка. И принципиальные марксисты, наблюдая всё это и нюхая в коридоре – вероятно, не без тайного удовольствия – воздух, неодобрительно крутили головами». После освобождения из тюрьмы Илья и Амалия снова бросаются в водоворот революционного движения. Эсер Зензилов пишет об этом так: «Мы спешно мобилизовали