Смотри в лицо ветру. Иэн Бэнкс

финальной отделкой. – Челгрианин поднял глаза к огоньку новой Портиции. – Мне хорошо работается, – добавил он задумчиво, – отличный материал. Можно сказать, нажористый. – Он без всякой теплоты улыбнулся Кабе. – Даже катастрофы других Вовлеченных каким-то образом выводят на совершенно иной уровень элегантности и утонченности, нежели челгрианские. Мерзкие злодеяния моих соплеменников весьма эффектны в отношении количества смерти и страданий, но в остальном скучны и тривиальны. Могли бы подкинуть материал получше.

      Помолчав, Кабе произнес:

      – Жалко, что вы так ненавидите соотечественников.

      – Да, – согласился Циллер, глядя вдаль, на Великую Реку. – Но по счастью, моя ненависть служит живительным источником вдохновения.

      – Я понимаю, что у вас нет шансов на возвращение, но вы должны, по крайней мере, повидаться с этим посланником.

      Циллер взглянул на него:

      – Зачем?

      – Если вы этого не сделаете, будет похоже, что вы испугались его доводов.

      – В самом деле? И какие же он выдвинет доводы?

      – Наверняка заявит, что вы им нужны, – терпеливо начал Кабе.

      – В качестве отбитого у Культуры трофея.

      – Вряд ли к данной ситуации применимо слово «трофей». Лучше назвать вас символом. Символы важны и очень эффективны. А если в роли символа выступает личность, то символ становится управляемым. Личность способна определить жизненный путь и судьбу – не только свою, но и всего общества. В любом случае основным доводом будет то, что вашему обществу, всей вашей цивилизации необходимо примириться с ее самым знаменитым вольнодумцем, дабы обрести мир и начать процесс перестройки.

      Циллер устремил на Кабе невозмутимый взгляд:

      – Да, лучше вас не найти, посол.

      – Не в том смысле, какой вы, очевидно, подразумеваете. Я не являюсь ни сторонником, ни противником такого аргумента, но, скорее всего, вам приведут именно этот довод. Вы и сами знаете, что пришли бы к тому же выводу, если бы все обдумали и попытались предугадать их позицию.

      Циллер продолжал смотреть на хомомданина. Кабе обнаружил, что способен выдержать взор больших темных глаз, но особого удовольствия это занятие не доставляет.

      – Неужели я – вольнодумец? – произнес наконец Циллер. – Я представлял себя социокультурным эмигрантом или политическим беженцем. Меня весьма настораживает подобная переклассификация.

      – Их задели ваши высказывания. Как и ваши действия: сначала приезд сюда, а затем и дальнейшее пребывание здесь, особенно после того, как выяснились истинные причины войны.

      – Истинными причинами войны, мой ученый хомомданский друг, являются трехтысячелетнее безжалостное притеснение, культурный империализм, экономическая эксплуатация, систематическое применение пыток, сексуальная тирания и культ наживы, закрепленный в нас почти на генетическом уровне.

      – Мой дорогой Циллер, в вас говорит озлобленность и горечь. Сторонний наблюдатель не стал бы давать такую неприязненную критическую