Осень на Сиреневом бульваре (сборник). Анастасия Ермакова

крикнула моя дочь. – Прекратите! – и ткнула в пальцем в Марину. – Это не няня, это чудовище. И мы должны расколдовать ее, превратить обратно в добрую фею.

      …Потом Марина долго причитала, умоляя не сдавать ее в полицию, а супруг ее, слегка протрезвевший от потасовки, был спешно отправлен в магазин за тортом.

      – Я не знаю, зачем я это сделала, не знаю, – всхлипывала Марина, – мне просто захотелось представить, что у меня есть сын, что Илюша – мой сын, понимаете?

      Мы сурово молчали.

      – Я увезла его сразу, как только вы уехали. И все десять дней была ему настоящей мамой.

      – Настоящая мама у него только одна, – назидательно сказала дочь, – вот она, – ткнула в меня пальцем.

      – Да, да, я знаю, – закивала няня, – знаю, но мне так хотелось… так хотелось ощутить… Вы же знаете, у меня не может быть детей. Никогда, понимаете? Ни-ког-да!

      – И поэтому ты решила украсть нашего? – сжал кулаки муж.

      – Простите, простите, я не знаю, что на меня нашло… Я так хотела побыть мамой… Вы только в полицию не сообщайте, ладно?..

* * *

      Сейчас Илюше два с половиной года. До садика еще полгода.

      Он гуляет с няней на детской площадке, сидит в песочнице, увлеченно насыпая песок в ковшик большого желтого экскаватора.

      – Малина, Малина! – зовет он няню. – Смотли. Какой у меня полный коф пефка!

      Марина кивает и мечтательно улыбается, глядя на ребенка.

      Именно я настояла на том, чтобы ее у нас оставить. Муж, конечно, был против. И дочь предостерегала: злые силы опять могут заколдовать ее и превратить в чудовище. Но я знала: ни одна няня не будет относиться к нашему сыну как мать. Никто. Кроме бездетной, беспутной и несчастной Марины.

      Сейчас я жду третьего. Няню для него искать не придется – она у нас уже есть.

      Поэта лира золотая

      Когда Иван умер, мне даже не было особо жаль. Ну жаль, конечно, но так, как жалеют соседа по лестничной клетке, – с безболезненным любопытством.

      На протяжении двадцати пяти лет Иван звонил мне раз пять-шесть в год, ночью, пьяный, неразборчиво и напористо читал мне свои стихи.

      – Признай, что это гениально! – требовал он.

      – Да, гениально, – соглашалась я, – а можно теперь я пойду спать?

      – Но я хочу прочесть еще одно! Прошу – послушай! Для меня это вопрос жизни и смерти!

      – Вань, не паясничай, – раздражалась я. – Позвони завтра, я спать хочу.

      – Ну пожа-а-а-алуйста, – канючил он, как ребенок.

      И я сдавалась:

      – Ладно. Но только одно!

      Когда наконец вешала трубку, то знала: ближайшие пару месяцев он не позвонит.

      Иван пил последние лет тридцать беспробудно. У него две взрослых дочери и жена, которая давным-давно его бросила. Жил он один на даче, где-то под Клином, московскую квартиру сдавал – на это и существовал. Несколько раз в году появлялся на заседании литературного клуба «Оберег» и читал чаще всего что-то метафорически-мутное, но по-своему обаятельное. Были и по-настоящему хорошие, вполне внятные стихи.

      Не трать все деньги на вино,

      купи