Осень на Сиреневом бульваре (сборник). Анастасия Ермакова

что ли. Может быть, ей так легче будет переносить свое одиночество.

      А осенью Анна Петровна прочла ей новый «шедевр»:

      Осень золотая рыжею лисицей пробежала по небу, листьями тряхнув.

      Может быть, она мне еще приснится или сказкой станет, словно в старину…

      На второе лето Марина уже всерьез задумалась о том, как ей избавиться от навязчивой гостьи, поэтический пыл которой катастрофически набирал обороты. Ссылалась на занятость и усталость, но Анна Петровна была непреклонна:

      – Мариночка, да я не отниму у тебя много времени, я просто хочу поделиться с тобой радостью творчества и прочту всего пару коротеньких стихотворений!

      И она читала:

      В моем саду нет места сорнякам,

      с годами становлюсь я строже…

      А Марину так и подмывало продолжить:

      Хлестать крапивою хочу вас по щекам,

      по ягодицам отхлестать бы тоже.

      Но она говорила:

      – Да, первая строка хороша: «В моем саду нет места сорнякам». Вы знаете, дорогая Анна Петровна, в этом определенно что-то есть…

      – Да пошли ты ее куда подальше, – советовал муж, видя, как жена мается.

      – Но ты же помнишь, она ведь кормила нашего кота…

      – Что же, теперь всю жизнь отрабатывать будешь?

      – Ой, не знаю, что и делать.

      Каково же было удивление Марины, когда на третий летний сезон, окончательно окрепнув в поэтическом мастерстве, соседка, небрежно листая подаренную ей Мариной книгу стихотворений, заявила:

      – Нет-нет, это никуда не годится! Что это за строка «В городе дождь добрый с утра…»? А к вечеру он злой, что ли? А вот это? «Я его приручу, сядет, как пес, у ног». Дождь как пес? Сядет у ног? Помилуйте – что за чушь! Да вы просто испортили книгу!

      «Научила на свою голову», – вздохнула Марина, но не могла отделаться от мысли, что в чем-то графоманка права… Но как, как из милой одинокой соседки с наивными рыжими кудряшками, балующейся стишками, родилось это самоуверенное чудовище, нагло размышляющее о поэзии, о ее, Марининых, стихах, да еще таким менторским тоном?

      – А вот теперь послушайте, как я написала о дожде, – не унималась доморощенная поэтесса. – И сравните:

      Дождь барабанит пальцами по карнизу,

      И по лужам топает где-то снизу,

      И целует, целует мое окно,

      Я лежу обнаженная – вот оно…

      Этой дождливой эротики Марина выдержать уже не могла. Представлять обнаженную соседку было противно.

      – Вон! – истерично закричала она. – Вон из моего дома!

      Анна Петровна осеклась, испуганно заморгала глазами, зачем-то потерла руками щеки, словно желая смыть только что нанесенное оскорбление. Губы ее сжались, задрожали. Встала, гордо подняв голову и расправив плечи.

      – Нельзя так с поэтами! Нельзя! – сказала обиженно. – Поэт в России больше, чем поэт! И, уж поверьте, время рассудит – кто из нас поэт, а кто графоман! – и стремительной