Голые не лгут. Александр Николаевич Лекомцев

расчёсывала свои длинные и пышные рыжеватые волосы,– суть в том, что у меня такое случилось первый раз в жизни. Ты понимаешь? Первый раз в жизни!

      Бомж оторопело и с некоторым удивлением и активным сомнением посмотрел на неё. Он даже чуть от неожиданной новости не сел уже не голой задницей на колесо своей тележки.

      – Да ну тебя! – Он замахал своими грязными ручищами, как ворон.– А как же… то самое? Оно, как бы… не тяжело, с лёгкостью… проникло.

      – Впервые в жизни, добрый мой и отзывчивый странник, я занималась сексом… лёжа на муравейнике. Вот по этой самой причине ты очень и очень высоко подлетал.

      Она не поленилась задрать форменную казённую юбку, снять трусы и продемонстрировать бомжу свои ягодицы. Причём, долго это делала, поворачиваясь к нему то с одного, то с другого боку.

      Да, именно так. По пышной заднице до сих пор дружно ползали большие чёрные муравьи.

      – Нет, душа моя, – бомж прижал руки к груди,– больше мне ничего не показывай.– Я уже больше ничего не смогу. Да и не хочу!

      – Вот так всегда! Только порадуешься чему-нибудь светлому, и оно, чёрт побери, вдруг внезапно заканчивается. Не мужики, а инвалиды сплошные!

      Бомж, отвернувшись от смущения, вцепился руками в свою тележку, поставил её на колёса и покатил дальше. Каждому своё. И про часть потерянного тряпья забыл. Видать, совесть внезапно и резко стала мучить бедолагу.

      Что касается профессора и доярки, то они лежали на одной нижней полке. Как-то ведь, уместились на одном ложе. Но ведь оба далеко не худые… Впрочем, они были голые. Одежда не мешала. Отдыхали. После… сексуальных трудов и говорили друг другу только правду. Так уж повелось почти у всех обнажённых.

      Вдруг он стремительно вскочил с места, как ошпаренный, и поспешно сел за столик. Между делом почесал свой весьма и весьма солидный «конец». Есть ведь и среди учёных мужей заметные люди… хотя бы, в этом.

      Он суетливо начал искать бумагу и шариковую ручку. Нашёл. Начал что-то торопливо писать.

      – Вы, знаете, Настя, я понял! Я, наконец-то, нашёл ошибку! – Радостно, но, вместе с тем, и озабоченно, произнёс профессор. – Я совсем не туда пристроил… синус!

      При этом он удовлетворённо щелкнул пальцами правой руки.

      Его заботливая и понятливая попутчица слегка приподнялась и приняла позу, почти что, низкого старта. Она предупредительно и нежно произнесла:

      – Я уже почти встала на четвереньки, Роман Романович, и вы можете засунуть свой синус туда, куда вам хочется.

      Учёный муж вскочил на ноги, как резвый горный муфлон. Он собрался было засмеяться, но резко передумал. Почесал подбородок.

      – Мне очень нравится ваш синус,– чистосердечно, как на допросе призналась доярка. – Пусть коротковат, но… толстый. Почти такой же, как у нашего… владельца молочной фермы «Загон» Александра Андреича Вознюка.

      – Настенька, вы ведь… доярка,– просто сказал профессор,– а я наивно полагал, что… доярки теребят только соски у коров. Оказывается, они осязают руками… что-то подобное и у