Боги Иторы. Роман Корнеев

из числа самойи появлялись на рынках Царства невероятно редко, но, несмотря на всё это, не ценились, поскольку они как правило в службе были почти бесполезны, быстро чахли, да и слава о них ходила… – даром выброшенные деньги, сказал бы её отец-сенатор.

      Лиона внимательнее присмотрелась к существу на помосте. Девушка-невольница смотрелась прелестно, сколько знакомых Лионе первых красавиц Сонтиса пожелали бы так выглядеть! Однако впалость щёк, безволие во взгляде – она, видно, у торговца уже не первую неделю, ещё пару дней не купят – и приказчики тихо пристукнут её на заднем дворе, да и схоронят её тело от греха подальше в общей могиле. Всё одно помрёт… Лионе стало невыносимо стыдно.

      – Смотрите, дорогие гости, она ещё и петь умеет! А ну пой!

      Девушка сглотнула, дёрнулась от окрика. Открыла рот, закрыла. Потом опять открыла, издала едва различимый звук.

      – Отец, купите её.

      – Но Лиона, ты же сама видишь…

      – Я прошу, папа, но прошу со всей настойчивостью. Я могу рассчитывать на ваше почтительное к этому моему желанию отношение?

      Сенатор и Сандраг переглянулись, второй отвёл взгляд. Лиона не отрываясь смотрела на отца, пусть почувствует себя, как эта девушка на помосте. Повисшая тишина давила и заставляла нервничать.

      – Любезнейший, сколько…

      Исток и устье обречённых

      По капле небо источает

      И подневольных отмечает

      Лишь волшебством перерожденья.

      Не всем такими суждено быть,

      Мы в мире скорби только гости,

      Мелькнём и сгинем на погосте,

      Богам готовя подношенье.

      Не для того, кто изгнан,

      Не для того, кто проклят,

      Для избранных, кого не вспомнят,

      Но проклянут спустя мгновенье.

      Мелодия, словно пронизавшая их искрой наития, угасла также незаметно, как и возникла. Сенатор стукнул кулаком по подлокотнику своего роскошного кресла и прорычал:

      – Мы уезжаем. Доставьте её ко мне в паланкин. Купчую подпишем завтра у меня, не хочу это сейчас продолжать.

      Лиона тихо напевала себе что-то под нос, то и дело поглядывая на скорчившуюся в углу невольницу. За всю дорогу от неё не удалось добиться ни единого слова. Не слышала б она той песни, так и не знала бы – говорит ли та вообще. Тем не менее, по прибытии невольница-самойи поела горбушку сдобного хлеба с её стола, лицом немного посветлела, уже хорошо. Теперь нужно было решить, что с ней делать, уговорить отца на покупку – одно, но не отдавать же её теперь на невольничий двор в грубые руки надсмотрщиков.

      – Вот проблема, хоть бы слова от тебя…

      – Госпожа, я могу говорить на вашем языке.

      Лиона чуть на месте не подскочила, обернулась.

      – Славно. Тогда, пожалуй, оставлю тебя при себе. Прислуживать за столом умеешь?

      – Да, я и готовить