.
Читать онлайн.
Рассказчик, служащий Колонии, узнает о смерти дочери на родине, и впадает в депрессию.
После операции «по новым технологиям» с него «словно сняли бельмо на душе». Открылось новое зрение, остро воспринимающее смертельную чуждость враждующего мира, лицемерие людей.
Он постоянно слышит голос дочери, воскрешающий его для жизни, и устремляется куда-то на ее зов, в прошлое, настоящее и… в какое-то иное измерение.
Одна из главных тем повести – об истоках творчества, исходящих из трагической глубины существования человека.
Это не смерть, Это лишь тень умирает на солнце
1
Мы живем своей Колонией на окраине Великого города враждебной Империи, как под спасительным колпаком, хотя, в отличие от наших колоний в других странах, не возбранялось ходить и ездить свободно, в пределах разрешенной 25-мильной зоны. Живем кучно, на чужой земле, словно ожидая какой-то развязки.
Это большое пространство, огороженное непреодолимым железным забором с бетонным основанием, словно танковым заграждением.
Прошло время, когда я приехал сюда в эйфории – как комсомольская дама из глубинки, где в магазине одни консервы и хомуты, вдруг попавшая в местный супермаркет, ее, говорят, хватила кондрашка. Это был совсем не похожий на наш мир для туриста, привыкшего к нехваткам.
Кто хватился – праздновать день Колумба?
И крики: «Земля!» ликованьем спасения
в слепящих просторах Нового Света.
И теперь здесь живут в сотнях комьюнити,
ежегодно и пышно
проходящих парадом вдоль Пятой,
богаче иной страны, авеню.
С ними вместе она, в торжестве
своих небоскребов —
концернов и шопинг-центров,
во всемирном братстве Уитмена —
в связи с Европой, Азией, Ближним Востоком,
модельерами Лондона, Парижа и Рима,
радиоэлектронным бумом
Японии, Гонконга, Тайваня и Южной Кореи,
барахолками мира —
дешевым бизнесом мафии,
гениальными творцами витрин —
окон в суперреальные сферы…
Как прочна еще Пятая авеню —
в старом праве обмена стеклянных бус
на индейское золото,
здесь витает, как террорист, чужая,
без жалости, новая эра.
Но уже торжествами свобод —
текущие эти комьюнити
с пустыми горластыми лозунгами.
Вот колледжи – глубинная прочность жива! —
в киверах старинных с хвостами,
в ментиках и трико, вскидывая задорно колени.
В изумрудных цветах ностальгии – ирландцы:
«Англичане – вон из Ирландии!»
Итальянцы: «Нас 120 миллионов
рассеяно в мире!»
Пуэрториканцы: «Свободу Пуэрто-Рико!»
Общество за права животных:
«Запретить испытания туши «Ревлон»
на кроликах!»
Маршируют монахини:
«В последние дни мира – спасение в Боге!»
Но уверенно бьют барабаны вечный ритм
ликованья в единстве,
и на лицах нет и следа отторженья от мира.
Это вечная юность человечества
знает о счастье.
Мы все обитаем в одном большом доме. Я в моей малогабаритной квартирке один, в ожидании жены и больной дочери, и часто от тоски и одиночества хожу в гости. Это заботящаяся обо мне бездетная семья Лысовых. Он – приближенное лицо к шефу, всегда серьезный и доброжелательный. А она, кругленькая, почти толстая, и бойкая, по кличке Лысиха, общественница, руководит хором патриотической песни. Общественная деятельность сильно повлияла на ее речь, – не может избавиться от официального тона в разговоре.
– Прекратите панику, товарищи! – приказывает она. – Там, наверху, о нас уже позаботились.
Посещаю также чету Мироновых. Он приветливо улыбается, собирая морщины на добродушном лице. Она, рыхлая, плохо ходящая домохозяйка, собирает еду, с неизменной бутылкой водки. В углу огромный жирный сиамский кот, поражающий ревом при встрече гостей. Он чем-то напоминает своих хозяев, хотя те не ревут.
Миронов расспрашивает о моей жизни, и знакомых, обрывая разговор в задумчивости, словно запоминая.
Ко мне тайно прокрадывается, тихо постучав в дверь, такая же одинокая и жадная до ласк переводчица, здесь в долговременной