Изобретение науки. Новая история научной революции. Дэвид Вуттон

Так возникли термины «физико-математический» и «физико-механический», например «физико-механические эксперименты», а также странные гибриды вроде «механической философии» и «математической философии»[44].

      Таким образом, мы имеем дело не с трансформацией, отраженной в одной паре терминов, – в XIX в. «натурфилософия» превратилась в «науку»{49}. Это сложная сеть терминов, когда изменение в значении одного из них влияет на значение всех остальных{50}. Самым удивительным новшеством XIX в. в том, что касается языка науки, стало появление слова scientist (ученый). Но тот факт, что никого не называли «ученым» до 1833 г., когда это слово придумал Уильям Уэвелл, вовсе на означает отсутствие термина для специалиста в естественных науках – их называли naturalists, physiologists или physicians; на итальянском они были scienziati, на французском savants, на немецком Naturforscher, а на английском virtuosi{51}. Трактат Роберта Бойля «Христианский виртуоз» (The Christian Virtuoso, 1690) повествует о человеке, который «одержим экспериментальной философией»{52}. По мере того как термины, подобные virtuosi, постепенно устаревали, их заменило словосочетание «люди науки», которое в XVI и XVII столетиях использовалось для обозначения всех, кто получил гуманитарное или философское образование («люди науки, а не ремесла»), а в XVIII в. приобрело более узкий смысл и применялось к людям, которых мы теперь называем «учеными».

      Слово scientist (ученый) медленно входило в обиход по вполне понятной причине (как и современное слово телевизор) – это был незаконнорожденный гибрид латыни и греческого. Геолог Адам Седжвик написал на полях своего экземпляра книги Уэвелла: «Лучше умереть от этого отсутствия, чем оскотинивать наш язык таким варварством»{53}. Даже в 1894 г. Томас Гексли («бульдог Дарвина») настаивал, что тот, у кого есть капля уважения к английскому языку, не станет использовать слово, которое он считал «не более приятным, чем “электроказнь” (греко-латинский, а не латино-греческий гибрид), – причем он был не одинок[45]. В этом отношении полезно сравнить слово scientist со словом microscopist (1831), которое не вызвало возражений, поскольку было образовано только из греческих составляющих{54}. Если мы посмотрим на другие европейские языки, то увидим, что только португальский последовал примеру английского в создании лингвистического гибрида: cientista. Таким образом, можно считать ошибочным «утверждение, что «слово scientist возникло в 1833 г. потому, что только тогда люди осознали его необходимость»: потребность в таком термине ощущалась давно{55}. Проблема заключалась в подборе подходящего слова – которое еще не использовалось в другом значении и было должным образом сконструировано. Поэтому препятствие устранили только тогда, когда потребность стала настоятельной, и ради ее удовлетворения пришлось нарушить одно из базовых правил словообразования. По существу, слово scientist было всего лишь новым, удобным словом для обозначения понятия, которое давно существовало

44

Из них самыми распространенными были «механическая философия» (62 ссылок в EEBO), «физико-механический» (122); еще чаще встречается «экспериментальная философия» (352 ссылки – и еще 24 для термина «экспериментальная натурфилософия». В Benedetti. Consideratione (1579) встречается термин «математический философ», который противопоставляется «натурфилософу»; далее (49) Бенедетти обыгрывает разные значения слова naturale: всерьез можно принимать только математических философов, поскольку натурфилософы полностью natural (в смысле «глупы»). Термин «натурфилософия» был проблематичен, и до 1650 г. Гильберт в своем труде о магнетизме использует выражение philosophia naturalis всего один раз, в связи со старым способом мышления (Gilbert. De magnete, 1600. 116), а в «Диалогах» Галилея он появляется три раза, всегда в отсылках к аристотелевской философии. Как считал богослов, философ и математик Марен Мерсенн, Галилей был не философом, а «математиком и инженером» (Garber. On the Frontlines of the Scientific Revolution, 2004. 151, 152, 156–1599). И только в 1640-х гг. натурфилософия становится важной категорией – в основном благодаря влиянию Декарта.

49

Эндрю Каннингем особенно настаивал на том, что правильной категорией для раннего современного периода является натурфилософия и что натурфилософия отличается от науки тем, что в центре ее стоит Бог. См. его дебаты с Эдвардом Грантом: Cunningham. How the Principia Got Its Name (1991); Grant. God, Science and Natural Philosophy (1999); Cunningham. The Identity of Natural Philosophy (2000); и Grant. God and Natural Philosophy (2000). Похоже, Грант был прав. См. также: Dear. Religion, Science and Natural Philosophy (2001). Еще более интересный аргумент был выдвинут Джоном Шустером (см.: Schuster. Descartes-Agonistes, 2013. 31–98), но я не согласен с его утверждением, что натурфилософия является категорией для анализа научной революции и что научная революции есть гражданская война внутри натурфилософии. Более полезный, на мой взгляд, материал по другой категории, физикоматематике, см. в: Dear. Discipline and Experience (1995). 168–179, Schuster. Cartesian Physics (2013). 57–61 и Schuster. Descartes-Agonistes (2013). 10–13, 56–59. Вопрос о том, следует ли рассматривать новую науку как вынужденный разрыв с натурфилософией или как борьбу внутри ее, зависит от того, считать ли зрелого Декарта типичным или нетипичным.

50

Kuhn. The Road since Structure (2000). 42, 43. Discipline and Experience (1995). 151, 152 о «сетевой модели» Мэри Гесе.

51

По поводу французского см.: Schaffer. Scientific Discoveries (1986). 408.

52

Boyle. The Christian Virtuoso (1690), титульный лист = Boyle. The Works (1999). Vol. 11.

53

Цит. по: Secord. Visions of Science (2014). 105.

45

Ross. ‘Scientist’: The Story of a Word (1962). 78. Уэвелл понимал, что причиной сопротивления этому термину была его этимология: «Некий изобретательный человек [сам Уэвелл на собрании Британской ассоциации содействия науке] предположил, что по аналогии с “артистом” можно образовать слово scientist (ученый), и добавил, что можно отбросить сомнения относительно окончания, поскольку у нас есть такие слова, как “экономист” и “атеист”, – но это не считали приемлемым» (Whewell. On the Connexion of the Physical Sciences, 1834. 59). Уэвелл счел нужным затронуть этот вопрос в книге отчасти потому, что scientist, в отличие от man of science, был гендерно нейтральным термином (он рецензировал книгу популяризатора науки Мэри Сомервиль). К этому вопросу он вернулся через несколько лет в контексте общей дискуссии о языке науки, заявив: «Сочетания разных языков в происхождении слов в целом следует избегать, но в отдельных случаях это приемлемо». Далее он утверждал (вопреки распространенному мнению), что окончание -ist «присутствует в словах любого происхождения… Поэтому мы можем создавать такие слова, когда они необходимы. Поскольку мы не можем называть physician того, кто занимается физикой, я назвал его physicist. Нам очень нужно название, которое описывает человека, занимающегося наукой. Я склонен называть его Scientist. Таким образом, мы можем сказать, что Artist – это музыкант, живописец или поэт, а Scientist – математик, физик или натуралист». (Whewell. The Philosophy of the Inductive Sciences, 1840. cvi, cxiii; слово artist выглядит как латинско-греческий гибрид, но на самом деле оно, подобно dentist, заимствовано из французского.) Но, несмотря на усилия Уэвелла, слово scientist не появилось в Galton. English Men of Science (1874), где рассказывалось о 190 членах Королевской академии. Согласно сервису Google ngram, частота употребления scientist + scientists превышает частоту употребления man of science + men of science лишь в 1882 г. В этом же году слово scientist впервые прозвучало в ежегодном послании президента Британской ассоциации содействия науке, однако великий биолог Дарси Вентворт Томпсон избегал его даже в 1920-х гг. Как и следовало ожидать, в Северной Америке термин приживался быстрее, чем в Британии, где ученые по-прежнему получали классическое образование. См.: Ross. ‘Scientist’: The Story of a Word (1962); Secord. Visions of Science (2014). 105 (автор ошибается, утверждая, что Уэвелл задумывал термин как «оскорбление»; Уэвелл использует в качестве одного из примеров слово sciolist (шарлатан) не потому, что считал науку недостойным занятием, а исключительно потому, что это латинский гибрид того же типа, который его оппоненты отвергали как неприемлемый); Barton. Men of science (2003). 80–90 и n. 33.

54

1831 – из Google Books; OED дает 1835–1836.

55

Hannam. God’s Philosophers (2009). 338.