Музыкальные диверсанты. Максим Кравчинский

      Карикатура из журнала «Иллюстрированная Россия». 1927.

      «Странно: французы говорят, что Монмартр полон иностранцев. А мы не видим их!»

      Лев Дризо сочиняет в 1926 году мелодекламацию «Ночной Париж»:

      Париж в притоне «Белая заря»

      Идет игра вплоть до утра,

      Апаш, кокотка, офицер и эмигрант,

      Посуды звон, гудит джаз-банд,

      Там подают графини и швейцаром бывший князь,

      Лежит в грязи вся золотая грязь,

      Их научил Париж, чем торговать,

      Как добывать позором каждый франк.

      На всем лежит отчаянья печать,

      Последняя игра идет ва-банк,

      И до рассвета там идет игра,

      И напевают что-то бледные уста:

      Сегодня я живу, сегодня я плачу,

      Кто знает, буду ль завтра я с тобой.

      Так пусть хоть этот раз

      Нам даст забвенья час,

      От этой ночи беспросветной и больной

      Заменит ночь заря, и, разойдясь шутя,

      Забудем мы друг друга через час

      Быть может, завтра сон вдруг превратится в стон.

      Быть может, я пою в последний раз…

      Излюбленным юмористическим номером в концертах был комический хор, собранный как бы из «осколков старой России». На сцену выходили наряженные оборванцами бывшие графы, князья, священнослужители, военные, фрейлины двора…

      Комический хор эмигрантов. Петроград, 1923

      Публика рабочих клубов зло и радостно потешалась над «господами».

      Однако как ни тужилась советская пропаганда, выставляя эмигрантов в неприглядном свете, на деле они в массе своей сумели найти свое место под солнцем и стали не просто изгнанниками, а хранителями культуры потерянной России. В Париже, Берлине, Лондоне и Нью-Йорке они продолжали творить, создавать романы, писать картины и записывать песни уже без оглядки на большевистскую цензуру.

      Потаенными тропами, диппочтой, в гастрольном багаже артистов, в тайниках, обустроенных на кораблях загранплавания, пластинки с этими записями попадали в СССР.

      В постановке московского Мюзик-холла под названием «Букет моей бабушки» (1931) и в первых спектаклях кукольного театра Сергея Образцова непременно возникают то карикатурный «печальный Пьеро» Вертинский, то «исполнительница песенок настроения» Иза Кремер, а то и осмеянный Маяковским «Господин народный артист» Ф. И. Шаляпин. Но, как ни странно, такие пьесы быстро снимаются с репертуара. Зрители отчего-то хлопают героям пародий громче, чем положительным советским персонажам.

      Оказывается, песни бывших кумиров императорских подмостков даже в гротескной подаче остаются интересными и востребованными. Запретный плод манил и вызывал интерес под любым соусом.

      Чиновники цензурного ведомства внимательно следили за происходящим.

      Сфера деятельности Главреперткома постоянно расширялась. В 1924 году была создана особая «Коллегия по контролю граммофонного репертуара», выпускавшая «Списки граммофонных пластинок, подлежащих изъятию из продажи» и «Списки