Тень ночи. Дебора Харкнесс

муки обреченных грешников. Зрелище было устрашающее. Воскрешение Лазаря явилось бы слабым утешением для вампира. Не могла я рассчитывать и на помощь Девы Марии. Ее изображение помещалось напротив изображения Иосифа. Безмятежная, целиком не от мира сего, Мария была еще одним напоминанием о том, что Мэтью потерял.

      – По крайней мере, здесь мы вдвоем. Филипп редко сюда заглядывает, – устало произнес Мэтью.

      – Хорошо, поговорим здесь. – Я сделала несколько шагов к алтарю и сразу заговорила о том, ради чего сюда пришла. – Что с тобой творится, Мэтью? Поначалу я думала, ты переживаешь шок от погружения в прежнюю жизнь и тебя угнетает новая встреча с отцом, которого ты похоронил в двадцатом веке.

      Мэтью так и не встал с колен, не поднял головы и не повернулся ко мне.

      – Но теперь Филипп знает свое будущее, а твое состояние ничуть не изменилось. Значит, есть еще какая-то причина.

      Воздух внутри церкви был тяжелым, будто мои слова выжгли из него весь кислород. Нас окружала почти полная тишина, если не считать воркования голубей на колокольне.

      – Сегодня – день рождения Люка, – наконец сказал Мэтью.

      Его слова больно ударили по мне. Я подошла еще ближе, опустившись на колени рядом с ним. Моя широкая юбка клюквенного цвета накрыла грязные каменные плиты. Филипп был прав: я не знала Мэтью так, как полагается знать жене.

      Мэтью указал на одну из плит пола, находившуюся где-то посередине между ним и фреской, изображавшей Иосифа:

      – Он похоронен тут, вместе со своей матерью.

      Никаких надписей с именами покойных. Каменная плита была истерта ногами многих поколений прихожан. И несколько бороздок. Мэтью протянул руку. Его пальцы вошли в бороздки, замерев там на некоторое время. Затем он убрал руку.

      – Когда Люка не стало, вместе с ним умерла и часть меня. То же могу сказать и про Бланку. Она умерла несколькими днями позже, однако ее глаза были пустыми и нездешними. Ее душа уже отлетела. Имя для моего сына выбирал Филипп. По-гречески оно означает «светлый». Когда Люка́ родился, он был совсем бледным. Повитуха взяла его на руки. Его тельце поймало свет очага, наподобие того, как луна ловит свет солнца… Столько веков прошло, а я до сих пор отчетливо помню ту ночь. – Мэтью умолк, потом вытер один глаз. Пальцы сделались красными.

      – Когда ты познакомился с Бланкой?

      – Их семья приехала в деревню зимой. Я бросался в нее снежками. Я был готов сделать что угодно, только бы привлечь ее внимание. Она была хрупкая и замкнутая. Многие деревенские парни старались добиться ее расположения. К весне Бланка уже разрешала мне провожать ее домой с рынка. Она любила ягоды. Кусты вокруг церкви каждое лето густо покрывались ягодами. Мои пальцы были перепачканы их соком. Филипп это видел, посмеивался и говорил, что к осени дело кончится свадьбой.

      – Наверное, он оказался прав.

      – Мы обвенчались в октябре, после сбора урожая. К тому времени Бланка была на третьем месяце беременности.

      Как интересно! Мэтью не спешил укладывать меня в постель,