Тени исчезают в полдень. Анатолий Степанович Иванов

по одному, по двое на паром, рассаживаясь прямо на полу.

      – Все, что ли? – спросил Анисим, готовясь отправить свое судно.

      – Митьки еще с Егоркой нету.

      – Жди их, окаянных! – заворчал старик.

      – Погоди, вон, кажись, Митька бежит, – проговорила Ирина.

      Когда Митька зашел на паром, раскисшие его сапоги сердито чавкали.

      – Со скрипом обутки. Фертом, Митяй, ходишь, – заметил Овчинников, будто даже позавидовал.

      – Гробишь новые сапоги, Митря. Похуже, что ль, нет? – покачал головой Филимон. И спросил у Фрола: – А ты чего не смотришь за парнем?

      Фрол Курганов угрюмо глядел на Клавдию Никулину, которая сидела напротив, и будто соображал – она или не она говорила с ним недавно на берегу озера? На коленях у нее лежал платок, в зубах были шпильки. Она брала изо рта по одной и закалывала волосы.

      – Ничего, папаша. Мне жениться надо, потому и хожу в новых сапогах, – откликнулся вместо отца Митька и подошел к Клашке. – Подвиньтесь, девушка.

      Митька бесцеремонно втиснулся между Клавдией и Варькой Морозовой, дочерью Устина. Положил возле ног веревку, которую неизвестно для чего притащил с собой. Фрол Курганов перестал глядеть на Клашку, медленно отвел глаза.

      – Расточительно, конечно, – поддержал Филимона Зиновий Маркович. – За неделю сгниют союзки.

      – Ничего, – опять уронил Митька, кося глазом то на Клашку, то на Варьку, – скоро по асфальтам ходить будем. Красота! Сушь и твердость.

      Ирина, сидевшая по другую сторону Клашки, не выдержала, фыркнула:

      – У него одна забота – как бы чуб не сгнил в такую погоду! Где уж о сапогах еще думать!

      Митька пропустил мимо ушей ее слова, наклонился, шепнул что-то дочери бригадира. Варька Морозова, рослая, сильная, с полураспущенными косами, выглядывающими из-под шерстяного платка, которым она была укутана, пугливо отстранилась, скользнула по Митьке печальными глазами и еще ниже надвинула на лоб платок.

      – Отстань!

      – Вон Егор-то идет, – улыбнулась Клашка.

      Митька взглянул на приближающегося Егора, притворно вздохнул:

      – Эх… как говорится, с чужого воза средь дороги долой!

      Поднял свою веревку, перешел на другой конец парома, достал на ходу папиросу, сел возле Юргина на бревно, которое совали под брички, чтобы сдвинуть их плотнее для экономии места на пароме.

      – Дай-ка прикурить, дядя Илья.

      «Купи-продай» ткнул ему чуть не в лицо папиросу.

      Такое необычное прозвище Юргин получил не зря. Что-нибудь продавать и что-нибудь покупать было у него необъяснимой и никому не понятной страстью. Стоило Илье у любого колхозника увидеть новый копеечный мундштук, плоскую банку для табака, перочинный ножик, как он начинал ходить по пятам и уговаривать продать неизвестно почему понравившуюся ему вещь. В свою очередь, он постоянно предлагал и настойчиво уговаривал купить у него то кисет, то плоскогубцы, набор пуговиц для нижнего белья или зажим для галстука. Вообще ассортимент товаров у него был велик – от иголки до средних размеров детских резиновых мячей, то есть