Тени исчезают в полдень. Анатолий Степанович Иванов

пропыленную фуражку.

      – Эх, черт, не улизнешь теперь! – с досадой проговорил он. – Далеко она там?

      – Вон подходит, – ответил Колесников. – Теперь где уж улизнуть… Да, может, и не к тебе она.

      Но Ирина Шатрова шла к председателю.

      Сноп солнечных лучей, бивших через окно, перерезал надвое кабинетик Колесникова. Переступив порог, девушка, маленькая и тоненькая, настолько тоненькая, что, казалось, вот-вот переломится, стояла, облитая этими лучами, и не то щурилась, не то улыбалась. Солнце отсвечивало на ее гладко зачесанных волосах, переливалось зелеными, голубыми, ярко-розовыми искрами на ее простенькой, дешевой брошке, закалывающей вырез платья, насквозь пронизывало это самое легонькое ситцевое платьишко, ясно обозначая чуть длинноватые по девчоночьи ноги. Она, конечно, не знала этого, не догадывалась, а если бы догадалась, то сейчас же смутилась бы устремленных на нее четырех пар мужских глаз. А сидящие в кабинете пожилые и просто старые мужчины смотрели на нее не отрываясь. Казалось, она зашла сюда не из мира сего, явилась не из той жизни, которая шумит за окнами, и вот если бы сейчас потухли солнечные лучи, девушка исчезла бы навсегда вместе с ними.

      – Фу, а накурили-то! Лодку пустить, так поплывет! – воскликнула она, подбежала к закрытому окну и распахнула его.

      Но, очевидно, один из четырех мужчин смотрел на девушку пристальнее, чем остальные, девушка почувствовала это и живо обернулась.

      – Ты чего, дядя Устин, так на меня глядишь?

      Морозов медленно опустил черные, как закопченное стекло, глаза, опять согнулся и облокотился о свои засаленные колени.

      – Да мы все на тебя смотрим, – сказал Захар. – Больно уж ты сейчас была красивая.

      Ирина, обернувшись к председателю, воскликнула:

      – А ты не на меня, ты лучше в окно посмотри, дядя Захар. И если ты… если не разучился еще красоту понимать… – Ирина Шатрова не договорила, указала рукой в окно.

      Через оконный проем виднелся переулок, не очень широкий, но прямой, с аккуратными палисадниками. В каждом из них были разбиты цветнички.

      Еще не расцветшие, омытые ночным дождем георгины и гладиолусы покачивались на клумбах, роняя в сырую землю прозрачные капли. Построенные весной деревянные тротуары, высыхая под горячим солнцем, дымились, как и крыши домов.

      Председатель колхоза, не вставая, невольно взглянул в окно:

      – Ну, смотрю…

      – Красиво?

      – Ничего…

      Ирина чуть не до крови закусила губу.

      – А это?

      – Что? – переспросил Большаков.

      – Да грузовик-грязевик ваш!

      По чистенькому переулку к мастерской действительно шел пятитонный грузовик, глубоко врезаясь колесами в раскисшую дорогу, брызгая во все стороны ошметками грязи.

      Автомашина проехала, оставив после себя две глубокие колеи. На тротуарах лежали комья мокрой земли, палисаднички тоже были заляпаны. Переулок сразу потерял свой привлекательный и свежий вид.

      – Ну? – торжественно произнесла Ирина, тряхнув головой.

      – Высохнет, –