Тени исчезают в полдень. Анатолий Степанович Иванов

Завели бы свое дело. У меня жалованье за все годы целехонько… И помимо кое-чего имеется. Тем более теперь… Эти рудники… Хорошие рудники, тыщ до полсотни будут давать в год. Уж я наладил бы их… А, Серафима Аркадьевна?! Жили бы тут – горя не знали. А я бы для тебя… для вас… верней и понятливей собаки был. Я, помоги Бог развернуться, на руках носил бы тебя… и все, что ни пожелала, со дна доставал бы.

      Серафима, сидя на скамейке, глядела на него своими голубыми глазами с любопытством.

      – Понятливей собаки, говоришь? Со дна? – переспросила она.

      – Серафима Аркадьевна! Ей-богу!!

      – Ну-ну… поглядим. Расшнуруй-ка. – И она приподняла ногу в ботинке с высоким голенищем.

      – Зачем? – недоуменно спросил Матвей.

      – Чего же ты?! – нетерпеливо проговорила девушка.

      Сажин принялся расшнуровывать ботинок, Серафима сняла его, швырнула в пруд и молча подняла глаза на Матвея. Тот уже поднялся с колен, растерянно глядел то на исзезающие круги на воде, то на Серафиму.

      – Так чего же ты, понятливый?! – опять усмехнулась Серафима. – Пока надо достать со дна только ботинок.

      Сажин покрутился на месте. Серафима по-прежнему глядела на него с любопытством.

      Матвей, согнувшись, как побитый, сделал несколько шагов к пруду и… бултыхнулся в воду в чем был.

      Он долго барахтался в воде, нырял, всплывал на поверхность, отфыркивался и снова нырял.

      Матвей Сажин отыскал-таки на дне ботинок, вылез на берег, перепачканный илом и тиной. Шатаясь, подошел к Серафиме, молча протянул его. Но Серафима снова усмехнулась:

      – Что-то я не видела собак с руками…

      Сажин, правда, помедлил. Но все-таки взял ботинок в зубы, снова опустился на колени…

      Серафима вынула у него изо рта ботинок и вздрогнула, услышав хохот. Лодка, торчащая из камышей, дернулась и поплыла. В лодке сидел отец, на корме торчали две удочки.

      – Ну, детки, испортили вы мне рыбалку! – громко и весело проговорил Клычков, выходя на берег там же, где только что выполз Сажин. – Я сидел, боясь удилищем взмахнуть. Зато уж…

      Сажин, мокрый, вонючий, жалкий, не знал, куда деваться.

      – Так как же, Матвейка, жениться хочешь? – со смехом спросил Клычков, опускаясь на скамейку.

      – Аркадий Арсентьевич, благодетель… – пролепетал Сажин. – Я бы ей верой и правдой…

      – Вижу. Слышишь, дочка? – повернулся к Серафиме Клычков, вытирая проступившие от душившего его смеха слезы. – Я бы еще посидел в лодке, да уж невтерпеж.

      – Это ему еще заслужить надо, – сказала Серафима. И вдруг вспыхнул, зашатался в ее прищуренных глазах шальной огонь, она, чуть помедлив, прибавила: – А знаешь что, отпусти его, батюшка, в Екатеринбург со мной.

      – То есть? – На лице Клычкова смешинки стали таять.

      – А заслуживать будет, – чуть улыбнулась Серафима. – Он, вишь, понятливый да исполнительный…

      – Неудобно как-то – у девицы в лакеях мужик!

      – Положим, в городе-то и другие лакеи найдутся. Матвей будет вроде телохранителя.

      – А, Матвей? –