Тени исчезают в полдень. Анатолий Степанович Иванов

А об приданом другой разговор будет… когда время придет.

      И опять в зале установилась тишина.

      Ноздри Серафимы уже перестали дрожать, дышала теперь девушка легко и свободно. Она только что заметила сидящую рядом с отцом Дуньку Стельку и внимательно глядела на нее, чуть удивленно приподняв брови.

      Клычков откинулся на стуле, повернулся к дочери, понял ее взгляд, махнул рукой:

      – Это ничего, дочка, прогоню ее сегодня. Матвей, а Гаврила-то Казаков приехал?

      – Гаврила! – тотчас крикнул стоявший у дверей Сажин.

      Вошел кряжистый, угрюмого вида мужик, перекрестился двумя перстами, поклонился и молча встал рядом с Сажиным.

      – Ты вот что, Гаврила. Будешь теперь не на медных, а на золотых рудниках главным управляющим.

      Казаков опять молча поклонился.

      – Семью перевезешь, будешь жить в этом доме. Понял? Для важности. Только скажи, чтоб диваны заменили.

      Гаврила отвесил еще один поклон.

      – Жалованья кладу вдвое против прежнего. Только чтоб держал у меня все тут! Как на медных…

      Гаврила сверкнул глазами, глухо вымолвил:

      – Уж будьте покойны, Аркадий Арсентьевич.

      – Все рудники чтоб пустили к зиме. Сколь капиталу надо вложить – вложим. Ступай. Да скажи кабатчику – пусть запрет заведение. Хватит водку задаром жрать.

      Гаврила поклонился в последний раз и ушел.

      – Н-ну, дочка… – промолвил Клычков, встал, обвел мутными глазами разопревших, ошарашенных гостей. – Чего глазами липаете? Завидуете? Н-ну-ка, кто из вас такой подарок дочери своей сделать может?

      – Иван Андреич Сорокин из Екатеринбурга может…

      – Ха-ха, Сорокин! Я вас спрашиваю… То-то!.. Далеко драным воробьям до сорок, не то что до орлов. Н-но, погодите, и Сорокин у меня на Печоре побывает, дайте время. И Сорокин будет мне «ура» кричать, как… П-постой, погодите-ка, разлюбезные мои! – вдруг зловеще протянул Клычков. – Да вы что, ув-в-важаемые мои гостенечки?! Это почто вы «ура» не прокричали дочери моей, как я желал, а?! Прошка-а! Воркутин, сын с-сукин! Ты почто не кричал, спрашиваю?!

      – Так я, Аркадий Арсентьевич… От изумления голос перехватило. Я… ежели желаешь… – залепетал купец.

      – Перехватило! – забушевал Клычков. – Сейчас тебя кондрашка перехватит! Матвейка! Сажин! Завтра же взыскать с него по всем векселям…

      – Аркадий Арсентьевич, отец родной, – взмолился Воркутин, схватил руку Клычкова. – Разоришь ведь, по миру пустишь. Погоди маленько, я обернусь и все выплачу…

      – А-а-а! – торжествующе закричал Клычков. И вдруг завернул на столе скатерть вместе с посудой, с бутылками, с закусками, сбросил ее на пол, схватил Серафиму, посадил ее на стол. – Тогда обмети пыль бородой с сапог моей дочери, обсоси всю грязь!

      Клычков взял Воркутина правой рукой за шиворот, поставил его на колени, левой схватил ногу дочери и ткнул в лицо ирбитскому торговцу.

      – Целуй, в печенку тебя!! И… и все остальные… по очереди. Матвейка! Глядеть у меня в оба! Об увильнувших доложишь завтра…

      Сажин с разбегу