Евстигней. Борис Евсеев

– как осенняя вода к питерским окнам – к самому горлу.

      – Ипатов? (Так иногда в бумагах именуют.)

      Не то, не годится.

      – Мамкин? Тятькин? Вотчимов?

      Совсем по-детски.

      – Аксиньюшкин?

      – Солдатов?

      – Федотов?

      Не то, не так, не сладко!

      Вдруг, словно резким ударом ветра, распахнуло все училищные окна и двери:

      – Фомин! Фомин!

      Выше башен и шпилей вознеслось вдруг дивное это прозванье! Как вмиг прорисованный контур тела человеческого и отзвук духа его – стало оно носиться в рваных тучах над Санкт-Питер-Бурхом.

      И уже вниз, к осенне-зимним могилам, вымываемым водою с кладбищ, подобно квелому «Ипатов» не опускалось.

      Фомин – всем вам на помин!

      Фомин – уж теперь не солдатский «свин»!

      Фомин – радости будет сын!

      Прозвание творило вирши. В виршах – словно кощеева игла в яйце – сидела мелодия. Чуть голосом подтянул, подпел – складывался целый мотив. А усилить тот мотив чем? Вторым голосом. А ежели еще и третьим? Эх, скрыпицу бы сейчас в руки!

      К прозванью – по-новому к «фамилии» – требовалось подходящее имя. Ежели не Филаткой, не Федулом – так Еськом кличут. Как собачонку какую! А в бумагах – там завсегда Евсигней пишут.

      Твердости сему имени не достает! Клиньями и подпорками укреплять его надо. Как дверь Воспитательного училища недавно укрепляли.

      Вот буковка «т» – имя и укрепит!

      – Ев-сти-гней! Т!.. Ст!.. Стойко! Стиснуто! Стозвонно!

      Вслед за обретением прозванья внутри у воспитанника стал наливался кровью и обрастать плотью контур имени. Контур сей мигом окружен был новыми линиями и мотивами, стал выправлять привычки, походку, повадку.

      Получалось: только с обретением прозванья и уточнением имени жизнь нелюдимого, вечно сутулящего спину воспитанника стала меняться по-настоящему.

      Ну а в Российской империи за семь истекших лет (это ведь вам не то, что в жизни воспитанника) перемен неизмеримо больше. Груды тех перемен и вавилоны!

      И главной из перемен, преобразившей, кажется, и само время – переменой, кое-где изуродовавшей, кое-где украсившей, кое-где замедлившей, а кое-где и ускорившей его бег – была русско-турецкая война, завершившаяся Кучук-Кайнарджийским миром.

      Началась та война в году 1768-м, шла семь лет и закончилась для России полнейшей викторией.

      Но не одною войной пробавлялись в те годы в Империи, не одними сражениями насыщал себя внезапно набравший силу и высоту Русский Хронос!

      Так, еще в 1768 году были наряжены сразу три академические экспедиции для изучения северных и восточных российских земель. Некоторые земли обретались впервые, другие – открывались заново.

      Было привезено в Санкт-Питер-Бурх много диковинного, неслыханного.

      Завезена была, к примеру, морская корова в громадной лохани. Прожила та корова в балтийской лоханочной воде недолго, а шуму по себе оставила много. Был доставлен осетр с двумя головами. Тот удивил не меньше, чем пленные турки и персы. А кое-кого так даже