Дневник дзен-террориста 2004—2017. Лучшее. Валерий Михайлов

затряслась от бессильной злобы. Сжав кулаки, она принялась что-то кричать об участи тех, кто ослушался воли Распределителя крестов, но я ее больше не слушал. Оставив ее с ее крестом и ее злобой, я бодро зашагал прочь от этой толпы, навстречу солнцу, навстречу ветру, навстречу свежему воздуху. Мне стало смешно, как люди, превратившие собственную жизнь в проклятие, умудряются на полном серьезе грозить проклятием тем, кто, пусть даже безуспешно, пытается сделать ее праздником здесь, сейчас, всегда. А больше всего меня веселило то, что всегда находятся те, кто готов им верить, готов взваливать на себя какой-нибудь крест, и тащить его вслед за другими, не имея никакого понятия о том, кому, зачем и для чего вообще это нужно.

      ИИСУС И ТОЛСТОЙ

      Встретились как-то Иисус и Лев Толстой. Посидели, поговорили, вкусили чаю или чего покрепче…

      А потом отпустило обоих.

      В древнем Риме, во времена, когда первых христиан сжигали на кострах, вокруг костров собирались римляне. Они выпивали, закусывали, играли с детьми, и если день проходил удачно, говорили друг другу, показывая на костер:

      – Право, славный был христианин.

      Надо сказать, что Лев Толстой никогда не читал Иисуса по вполне понятным причинам. Правда, Иисус тоже никогда не читал Толстого. Но разве ж это проблема?

      Будучи христианином, Толстой регулярно молился Иисусу. Иисус же ни разу не молился Толстому. Другого бы это задело, а Толстого нет. Такой вот был человечище.

      Толстой, и это очевидно, мог быть и одновременно не быть Львом.

      И все бы хорошо, но, будучи христианином и человеком логичным, он подозревал, что подобная неопределенность греховна и вообще недопустима ни под каким видом. Поэтому каждый раз, когда Иисус являлся ему во сне, Толстой умолял его помочь разобраться в этой проблеме. Иисус же только смеялся и убегал от Толстого на средину озера. Толстой по воде ходить не умел даже во сне, поэтому ему ничего не оставалось, как терзаться сомнениями на берегу.

      И вот однажды вместо Иисуса ему приснился человек азиатской наружности, который ловил рыбу в небе над его графским озером.

      – Что ты здесь делаешь? – возмутился граф.

      – Я? Ловлю рыбу, и это также очевидно, как то, что ты маешься всякой херней.

      Понял тогда Толстой, что это не простой браконьер, упал перед ним на колени и взмолился о помощи.

      – Выброси все это нахрен, – ответил рыбак и полез на небо, отцеплять зацепившийся за облако крючок.

      Проснувшись, Толстой громко послал всех на хуй, скинул свои графские портки и пошел пить с мужиками самогонку.

      Однажды Толстому явился Налоговый Инспектор.

      – Веришь в меня? – строго спросил он.

      Толстой сначала растерялся, но вскоре понял, что это уже другая история.

      Начав писать, Толстой вдруг понял, что Иисуса распяли по лингвистическим причинам. Ведь если бы толпа кричала по-русски, «распни» можно было бы легко переделать в «раз пни», и все бы закончилось анекдотом.

      Другим