Плоды земли. Кнут Гамсун

не остается, как красть? Но я хоть в глаза, хоть за глаза скажу, что за все эти годы мне не было нужды красть.

      – А куда же ты девала овцу? Ос-Андерсу отдала, что ли?

      – Ос-Андерсу! – Олина ставит наземь лоханку и молитвенно складывает руки. – Да спаси меня Господь от греха! О какой овце с ягненком ты толкуешь? Не о яловой ли козе, еще лопоухая такая?

      – Тварь! – бросает Исаак и поворачивается уходить.

      – Ну не чудак ли ты, Исаак! Всего-то у тебя вдоволь, и скотины во дворе, что звезд на небе, а тебе все мало! Почем я знаю, какую овцу и каких двух ягнят ты с меня спрашиваешь? Благодарил бы лучше Бога за Его милосердие до тысячного колена. Вот пройдет лето да самая малость зимы, и опять овцы пойдут ягниться, и у тебя станет втрое больше, чем сейчас!

      Ох уж эта Олина!

      Исаак уходит, ворча, словно медведь. «И болван же я был, что не убил ее в тот первый день! – думает он, по-всякому ругая себя. – Вот простофиля-то, дурак эдакий! Ну да и сейчас еще не поздно, только подожди, только зайди в хлев! Нынче вечером, пожалуй, уж не стоит с ней возиться, а завтра посмотрим. Три овцы пропали! Говорит – кофейку!»

      Х

      На следующий день произошло весьма крупное событие: на хутор явились гости, явился Гейслер. Болота еще не просохли, но Гейслер не обращал внимания на дорогу, он пришел пешком, в богатейших сапогах с длинными голенищами и широкими лакированными отворотами; перчатки на нем были желтые, а сам он – страсть какой нарядный; человек из села нес его багаж.

      Пришел он, собственно, затем, чтоб купить у Исаака горный участок, медную жилу, – какую им назначить за нее цену? А кстати, принес и поклон от Ингер – молодец баба, все ее там полюбили; он приехал из Тронхейма и сам говорил с ней.

      – Ну, Исаак, много же ты здесь наработал!

      – Да не без того. Так вы говорили с Ингер?

      – Что это там у тебя? Ты поставил мельницу и сам мелешь себе муку? Великолепно. А целины-то сколько поднял с тех пор, что я здесь не был.

      – Так с ней все благополучно?

      – Да, благополучно. С твоей женой-то? Сейчас расскажу! Пойдем в клеть.

      – Нет, там не прибрано! – говорит Олина, по многим причинам не желая их туда пускать.

      Они вошли в клеть и затворили за собой дверь, Олина осталась в горнице, так ничего и не услыхав.

      Ленсман Гейслер сел, хлопнул себя изо всех сил по коленкам и стал решать Исаакову судьбу.

      – Надеюсь, ты еще не продал свою медную скалу? – спросил он.

      – Нет.

      – Отлично. Я покупаю ее. С Ингер я говорил, и не с ней одной. Ее, наверное, скоро освободят, дело сейчас у короля.

      – У короля!

      – У короля. Я был у твоей жены, разумеется, меня пустили без всяких затруднений, мы долго разговаривали: «Ну, Ингер, говорю, ведь ты хорошо поживаешь, вправду хорошо?» – «Да, пожаловаться не на что». – «А по дому скучаешь?» – «Да уж не без того». – «Ты скоро попадешь домой», – говорю. И вот что я скажу тебе, Исаак, она молодец баба, никаких слез, наоборот, она улыбалась и смеялась – кстати, ей сделали операцию