На пороге. Дмитрий Тагунов

не повезло. Людей же, стоит надеяться, ждёт более радостная участь.

      Теперь, когда Ложкин здесь, когда новое оружие у него в руках, когда работа сдвинулась с мёртвой точки – теперь берегитесь, дарки! Я вам покажу! – злорадно подумал учёный. Я вас всех драть буду! Да так, что мало не покажется! За Россию! За Японию! За Центральную, так её, Америку! За Землю, мать нашу! Сотру! Раздавлю! По всей галактике разметаю! Чернушки недоделанные!

      …Грузчики закончили укладывать мусорные мешки и, о чём-то беседуя, отправились маленькой группкой к автостоянке. Искусственный свет вырывал из темноты опустевшее пространство. Завывал за окнами ветер. Ложкин поёжился и вернулся к себе.

      Сумки так и остались не распакованными. Одеяло на кровати отброшено, подушки чуть примяты. На столе лежал свёрнутый газетный лист, из которого торчал уголок бутерброда с котлетой. Котлета была холодной, надкушенной.

      – И синтетической, – с тоской сказал Ложкин, усаживаясь на кровать.

      4. Сплетенье троп

      Ложкин сумел всех заразить своим энтузиазмом, своей неистовой одержимостью к работе. Уже на второй день он полностью разобрал и собрал оружие дарков и сделал первый запрос институту – доставить материалы и оборудование для создания опытного образца. Юрковский выдвинул несколько принципиально новых гипотез, обещающих стать настоящим переворотом в физике. Ольга занималась технической стороной дела. На Сергея упало бремя расчётов.

      Как-то он случайно подслушал разговор Ложкина и Юрковского, беседовавших в соседнем помещении.

      – Надо же было ляпнуть! – негодовал Ложкин.

      – Он ещё очень молод, Федя, – заметил ему Андрей Георгиевич. Они сидели за столом и пили чай.

      – Гераклит из Эфеса! Ну кто его просил?! – Ложкин отчего-то очень переживал из-за того напоминания, и Сергей вскоре понял, почему. – Знаешь, я думаю, что нынешние поколения вырождаются. Как бы сказать поточнее, они теряют нечто в умственном плане. Вот есть у человека сомнения, есть вопрос. Что он делает? Обращается к Сети! И получает сразу свой ответ. Как вот этот твой Серж. Гераклит из Эфеса, как же! Он и не слышал, наверняка, о таком! Знаешь, Андрюша, по-моему, Сеть лишает человека цепкости ума. Лишает возможности поиска. Желания поиска! А какой из человека учёный, если в нём нет любознательской хватки?

      – По-моему, ты усложняешь, – не согласился с ним старый учёный. – Поиск в Сети – тоже поиск.

      – Да брось! И вообще, что за слово такое дурацкое – Сеть? Вот сразу же как-то придумали: Сеть, паутина. А почему? Потому что все мы связаны ею? Но никто, задав паутине вопрос, не получит ответ. – Ложкин говорил с увлечением, но отчётливо чувствовалось, что он уже успокоился, и разговор переходит на несерьёзный лад. – Надо какое-то более удачное слово. Впрочем, ты знаешь, вопрос поиска нынче актуален как никогда. Технический прогресс выходит за рамки осознания