На пороге. Дмитрий Тагунов

быстро на пульт управления! – приказал он. – Мне нужны экраны. Сканируй во всех диапазонах. – Он распоряжался людьми как царь, и вообще чувствовал себя в лаборатории хозяином. – Видите эту структуру? – Учёный показал на светлые крапинки в тонкой оболочке кожуха. – Эта штука сложнее, чем я думал. Оля, ты записываешь?

      Лоб учёного взмок, тонкий язык лежал на уголке губ.

      – Главное теперь не переусердствовать. – Ложкин добрался до чёрного нутра и осторожно коснулся переплетения гибких упругих трубок. – Внимание! Сейчас я пропущу через стартовый механизм ток!

      Все испуганно посмотрели на Ложкина, но он был уверен в себе.

      – Выстрела не будет, – поспешил он успокоить коллег. – Мне нужно всего лишь несколько миллисекунд, чтобы продублировать систему контроля. Оля – приборы! Андрюша, долбанёшь меня стулом, если меня замкнёт.

      – Как скажешь, Федя, – растерялся Юрковский. Он доверял интуиции Ложкина, но внеземная технология всё равно наводила на него трепет. По той простой причине, что он не знал, чего от неё можно ждать.

      Опыт продолжался недолго, и, как и ожидалось, прошёл успешно. Ложкин ликовал.

      – Ну что там, Оленька? – горел он нетерпением. Ольга покачала головой.

      – Огромная мощь. Если эта штука раскроется, институту конец.

      – Не раскроется, – пообещал учёный. Он подумал, что это оружие, особенно усовершенствованный образец, может наделать много бед в нехороших руках. Людям всегда не терпится испытать свои возможности, даже если повода к их использованию нет. Люди… Эти глупые и наивные создания, собирающиеся в безмозглую толпу по любому шуму.

      – Думаешь о последствиях? – угадал ход его мыслей Юрковский. – Ты много пообещал тем людям в космопорту. Не жалеешь?

      Ложкин осторожно прикрыл сердцевину оружия одним слоем зелёного волокна, тяжело вздохнул, вытер лоб и устало прислонился к стене.

      – Эйнштейн как-то написал: «Слава делает меня всё глупее и глупее, что, впрочем, вполне обычно. Существует громадный разрыв между тем, что человек собою представляет, и тем, что другие думают о нём или, по крайней мере, говорят вслух. Но всё это нужно принимать беззлобно».

      Юрковский с пониманием кивнул, но вдруг возразил:

      – Мне больше импонируют другие его слова. Послушай. – Он закрыл глаза и слегка склонил голову: он не умел, как Ложкин, одновременно обращаться к памяти кибермозга и поддерживать разговор с собеседником. – «Идеалами, освещавшими мой путь и сообщившими мне смелость и мужество, были добро, красота и истина. Без чувства солидарности с теми, кто разделяет мои убеждения, без преследования вечно неуловимого объективного в искусстве и науке жизнь показалась бы мне абсолютно пустой». – Юрковский открыл глаза. – Жизнь, Федя. Жизнь людей – ничего не может быть важнее! И только в доброте – истинное величие. Я в это верю. – Он бросил взгляд на оружие дарков. – И если эту вещь люди повернут против людей же, то…

      – Ты прав, – признал