Не позволяй душе лениться: стихотворения и поэмы. Николай Заболоцкий

маленьким струнам,

      Заплакал, искалеченный:

      – Тилим-там-там!

      Система тронулась в порядке.

      Качались знаки вымысла.

      И каждый слушатель украдкой

      Слезою чистой вымылся,

      Когда на подоконниках

      Средь музыки и грохота

      Легла толпа поклонников

      В подштанниках и кофтах.

      Но богослов житейской страсти

      И чемпион гитары

      Подъял крестец, поправил части

      И с песней нежною Тамары

      Уста отважно растворил.

      И все умолкло.

      Звук самодержавный,

      Глухой, как шум Куры,

      Роскошный, как мечта,

      Пронесся...

      И в этой песне сделалась видна

      Тамара на кавказском ложе.

      Пред нею, полные вина,

      Шипели кубки дотемна

      И юноши стояли тоже.

      И юноши стояли,

      Махали руками,

      И страстные дикие звуки

      Всю ночь раздавалися там...

      – Тилим-там-там!

      Певец был строен и суров.

      Он пел, трудясь, среди дворов,

      Средь выгребных высоких ям

      Трудился он, могуч и прям.

      Вокруг него система кошек,

      Система окон, ведер, дров

      Висела, темный мир размножив

      На царства узкие дворов.

      Но чту был двор? Он был трубою,

      Он был тоннелем в те края,

      Где был и я гоним судьбою,

      Где пропадала жизнь моя.

      Где сквозь мансардное окошко

      При лунном свете, вся дрожа,

      В глаза мои смотрела кошка,

      Как дух седьмого этажа.

      1928

      18. На лестницах

      Коты на лестницах упругих,

      Большие рыла приподняв,

      Сидят, как будды, на перилах,

      Ревут, как трубы, о любви.

      Нагие кошечки, стесняясь,

      Друг к дружке жмутся, извиняясь.

      Кокетки! Сколько их кругом!

      Они по кругу ходят боком,

      Они текут любовным соком,

      Они трясутся, на весь дом

      Распространяя запах страсти.

      Коты ревут, открывши пасти, —

      Они как дьяволы вверху

      В своем серебряном меху.

      Один лишь кот в глухой чужбине

      Сидит, задумчив, не поет.

      В его взъерошенной овчине

      Справляют блохи хоровод.

      Отшельник лестницы печальной,

      Монах помойного ведра,

      Он мир любви первоначальной

      Напрасно ищет до утра.

      Сквозь дверь он чувствует квартиру,

      Где труд дневной едва лишь начат.

      Там от плиты и до сортира

      Лишь бабьи туловища скачут.

      Там примус выстроен, как дыба,

      На нем, от ужаса треща,

      Чахоточная воет рыба

      В зеленых масляных прыщах.

      Там трупы вымытых животных

      Лежат на противнях холодных

      И чугуны, купели слез,

      Венчают зла апофеоз.

      Кот поднимается, трепещет.

      Сомненья нету: замкнут мир

      И лишь одни помои плещут

      Туда,