Жертва опыта. Дмитрий Игоревич Михин

раз, словно они не закончили измываться над ним. Чего хотят? Немыслимо понять, а лишь принять заведомо. И эти багровые губы, быть может, призваны смягчать, унять, но все – обман. Да, ходит, собирает – не оторвать от ней и взгляда. Уж лучше так, чем оказаться рядом.

      Петя недвижимо стоял, на лице – озадаченность, ему было трудно смотреть на ее пленяющие очи, поэтому искал какой-нибудь предмет, на котором спокойно остановить взор, – этим послужили желуди в ее юбке. Ему было так неловко и скованно, ближе подойти не мог – весь замер от нее. Подступал пот; он понимал, что надо что-то делать, но если он попытается заговорить, то его голос задрожит, отчего он боялся показаться растерянным.

      «Почему вдруг все так переменилось? – спрашивал себя Петя, – ведь только недавно мне было с ней так хорошо и я желал ее увидеть, но теперь, когда я стою перед ней, как и хотел, – все не так. Что-то пропало между нами. Мы были так близки, почти друзья, но вдруг – и мы опять как чужие. И чувство, что все погасло и снова не разжечь. А попытки будут только терзать, как я сейчас пытаюсь быть тем прежним, – но никак. Что со мной? Что не так? Неужто я все испортил».

      Катя, понимая, что нужно как-то помочь ему сдвинуться с места, начала то улыбаться, то водить ногой по траве, то не к месту хихикать. Из-за чего Петя переводил взгляд на нее, вопрошающе и с негодованием, и затем отводил.

      Молчание глумилось над этими детьми. Оно единственное, что могло длиться вечно и хоронить неосуществленный младости порыв.

      Тогда Петя осмелел и решил сказать ей прямо в лицо:

      – Катя, – замялся немного, – Мне жаль, но мне пора идти домой… да и Жучу надо найти, а то она шла со мной сегодня и пропала. А я за нее сильно переживаю. – Расставание давалось тяжело, особенно, ощущая свою вину, отчего ему хотелось меньше ее испытывать, – так-то… ты ни при чем, мне было даже радостно с тобой, может, нам удастся встретиться еще?

      Его терзало от нелепости его слов, в его напряженном лице творилась мука, он сам не мог высвободиться от скребущих, раздирающих мыслей, что наматывали его как на колесо. И скрыть этого не мог, не смел, но сказать правду было не легче, за что и поплатился.

      Катя переменилась в лице: улыбка прошла, глаза повержены в бессилие сожженных надежд, кончик локона волос, что так беззаботно тешился в уголке, отпустил ее губы. Она была разбита, и этот вопрос, как лезвие ножа, воткнули в нее. Она ничего не могла сказать в ответ, она просто терпела, пока оцепеневшие руки не выдержали и разжали пальцы от разочарования во всех стараниях, отпустив подол, по которому, скатываясь, устремились обратно к притоптанной земле все желуди.

      Как же Пете было невыносимо смотреть, как падают и ударяются об землю желуди, разлетаясь в разные стороны.

      Бедная, беззащитная девочка смотрела с таким презрением и отчаянием на него, что ей хотелось просто убежать и не оборачиваться. А ему пришлось увидеть себя, и ему так же хотелось убежать.

      Вдалеке от них шли домой два старичка, давние друзья, и их внимание привлекло, невольно заметив, как два ребенка, девочка и мальчик, отбежали