Ночевала тучка золотая. Анатолий Приставкин

в хоре их мучает, а если бы без обеда не оставляли, они все давно бы из хора пятки намылили. Нужны им эти песни, стихи… Поешь ли, читаешь – все одно о жратве думаешь. Голодной куме все куры на уме!

      – Ну и чего? – вдруг спросил Колька.

      – Чево-чево? – повторил за ним Сашка.

      – Чего он там, утес-то? Развалился аль нет?

      – Не знаю, – сказал как-то по-глупому Сашка.

      – Как – не знаешь? А стихи?

      – Чего стихи… Ну, там эта… Как ее. Туча, значит, уперлась в утес…

      – Как мы в фундамент?

      – Ну, покемарила… улетела…

      Колька присвистнул.

      – Все??

      – Все.

      – Ни фига себе сочиняют! То про цыпленка, то про тучу…

      – А я-то при чем! – разозлился теперь Сашка. – Я тебе сочинитель, что ли? – но разозлился не сильно. Да и сам виноват: размечтался, не слышал объяснения учительницы.

      Он вдруг на уроке представил себе Кавказ, где все не так, как в их протухшем Томилине.

      Горы размером с их детдом, а между ними повсюду хлеборезки натыканы. И ни одна не заперта. И копать не надо, зашел, сам себе свешал, сам в себя поел. Вышел – а тут другая хлеборезка, и опять без замка. А люди все в черкесках, усатые, веселые такие. Смотрят они, как Сашка наслаждается едой, улыбаются, рукой по плечу бьют. «Якши», – говорят. Или еще как! А смысл один: «Ешь, мол, больше, у нас хлеборезок много!»

      Было лето. Зеленела травка на дворе. Никто не провожал Кузьмёнышей, кроме воспитательницы Анны Михайловны, которая небось тоже не об их отъезде думала, глядя куда-то поверх голов холодными голубыми глазами.

      Все произошло неожиданно. Намечалось из детдома отправить двоих, постарше, самых блатяг, но они тут же отвалили, как говорят, растворились в пространстве, а Кузьмёныши, наоборот, сказали, что им хочется на Кавказ.

      Документы переписали. Никто не поинтересовался – отчего они вдруг решили ехать, какая такая нужда гонит наших братьев в дальний край. Лишь воспитанники из младшей группы приходили на них посмотреть. Вставали у дверей и, указывая на них пальцем, произносили: «Эти! – И после паузы: – На Кавказ!»

      Причина же отъезда была основательная, слава богу, о ней никто не догадывался.

      За неделю до всех этих событий неожиданно рухнул подкоп под хлеборезку. Провалился на самом видном месте. А с ним и рухнули надежды Кузьмёнышей на другую, лучшую жизнь.

      Уходили вечером, вроде все нормально было, уже и стену кончали, оставалось пол вскрыть.

      А утром выскочили из дома: директор и вся кухня в сборе, пялят глаза – что за чудо, земля осела под стеной хлеборезки!

      И – догадались, мама родная. Да ведь это же подкоп!

      Под их кухню, под их хлеборезку подкоп!

      Такого еще в детдоме не знали.

      Начали тягать воспитанников к директору. Пока по старшим прошлись, на младших и думать не могли.

      Военных саперов вызвали для консультации. Возможно ли, спрашивали, чтобы дети такое сами прорыли?

      Те осмотрели подкоп, от сарая до хлеборезки прошли и внутрь, там, где не обвалено, залезали. Отряхиваясь от желтого песка, руками