Записки парижанина. Дневники, письма, литературные опыты 1941–1944 годов. Георгий Эфрон

на 16 р. книг. В Союзе, на две обеденных карточки Басовых, съел два супа с джугарой и два «рагу» из свеклы и моркови. Все утро я хотел есть и съел эти два обеда страшно быстро, смешно сказать! Но они меня совсем не насытили. Я отправился на Алайский базар, где купил ржаной бублик за 10 р. и пряник за 6 р. Пряник ― белый, очень вкусный, но, увы! ― маленький. Я сейчас же съел. Бублик, на закуску к консервам (не есть же их просто так), думал донести до дому, но настолько проголодался, что не удержался и съел в дороге добрую половину его. С большим трудом я не съел его целиком. Придя домой, я открыл банку консервов ― какая-то рыба в томате, очень вкусная и напоминающая парижско-американские «Pilchards»[248], которые я когда-то едал. Менее чем в 15 минут все содержимое банки было поглощено вместе с остатками бублика. Любопытно, что все говорят, будто я медленно ем! И вот сейчас я сижу… и нюхаю запах пустой коробки от консервов. И все время видения еды проносятся в моей бедной голове. В Ташкенте слишком много соблазнов: на базарах с рук можно купить абсолютно все: и белые булки, и бублики, и пряники, и колбасу, и конфеты, и масло сливочное и топленое, и сало, и даже сахар. Но все это очень дорого. Меня мучит голод; мучит форменным образом; во всяком случае, я от этого страдаю. Соседке везет: она прикреплена к ларьку персональных пенсионеров, и ей перепадает и масло, и рыба, и даже белый хлеб. Сегодня она получила в филиале 2^го гастронома макароны и сейчас их отваривает. Мой же гастроном на Пушкинской пуст. Как хотелось бы макарон! Но я у нее не попрошу одолжить мне, т. к. она откажет: я уже ей должен, да и побираться стыдно. Но как дьявольски хочется макарон! Может, все-таки попросить, а? Вопрос этот распухает; я чувствую, как я краснею, краснею заранее от просьбы, которую, как я чувствую, я сделаю, ибо голод не тетка. Посулю ей оставить после отъезда пропуск ― а он на 2 или 3 месяца, так что ей все будет сполна возвращено. Ну, отправлюсь с поклоном и попрошу ее, авось сжалится, не откажет. Un peu plus tard.[249] Хе-хе-с! Все в порядке, пьяных нет, полный успех. Соседку опьянила перспектива получить пропуск в магазин после моего отъезда, и, кроме того, я ей обещал отдать 350 г макарон и до моего отъезда, если будут выдавать. А в настоящее время здорово живешь, стоит уже вода на плитке, макароны скромно лежат, готовые быть брошенными в кастрюлю, когда вода закипит; кроме этого, у меня есть немного томата (правда, чуть-чуть перебродившего по старости); à défant de beurre et d’huile[250], эти остатки томата + соль + перец придадут известный вкус макарон и отличнейшим образом сделают свое дело. Ура! Vive de Gaulle![251] При перспективе еды я готов прослезиться и орать даже «La Madelon»! L’ennuyeux, c’est qu’il faudra laver la casserole après la bouffaille ― il faut la rendre propre aux voisins[252].

      3/II-43

      Вчера в военкомате, простояв на холоде и прождав 6 часов, я получил обратно паспорт и приписное свидетельство, на котором написано, что я «зачислен в резерв до особого распоряжения», так же, как и остальные 10–12 человек четвертой команды. Ходят слухи, что пошлют работать на Урал, но, во всяком случае, «особое распоряжение» может быть и нескоро, и я даже очень рад: завтра же возобновлю занятия

248

  Рыба породы макрель.

249

  Чуть позже.

250

  за неимением сливочного и растительного масла.

251

  Да здравствует де Голль!

252

  «Маделон»! «Маделон»! Неприятно то, что придется мыть кастрюлю после шамовки, ― ее надо отдать соседям чистой.