Время жизни. Евгений Петрович Горохов

спросил Аносов, по-прежнему глядя в потолок.

      – Прусак направил все материалы по вашей дуэли генерал-аудиториату⁴³. Как мне известно, ответ ещё не пришёл.

      – Чего тянут?

      – Не знаю, – пожал плечами Сашка.

      – Как Одинцов?

      – Я, перед тем как идти к тебе, разговаривал с Пафнутьичем, он сказал, что не жилец Алексей.

      – А графиня?

      – Они с Бошняковым уехали через день после дуэли. Она даже не интересовалась Одинцовым. Эх, Володя, зачем только ты стрелялся из-за этой куртизанки?!

      – Прекрати так говорить о ней!

      – Теперь уж говори что хочешь, всё равно ничего не изменишь, – горько усмехнулся Лежин, – завтра я уезжаю за рекрутами в Новгород.

      – Желаю тебе неплохо развеяться от здешней скуки, – сказал Аносов.

      Дверь открылась, надзиратель, заглянув в камеру, сказал:

      – Пора господи поручик. Не ровен час, начальство пожалует, беды не оберёшься.

      – Иду, – сказал Лежин, – ну прощай Володя, не известно свидимся ли ещё.

      Они обнялись, и Лежин вышел. Дверь захлопнулась, словно крышку гроба закрыли. Владимиру стало горько, и захотелось выть по-волчьи. Он накрылся шинелью и застонал.

      1 ноября пришло постановление генерал-аудиториата, великого князя Михаила Павловича: «Корнета Аносова лишить офицерского чина. Перевести из гарнизонной гауптвахты в Ордонансгауз⁴⁴. Сверх содержания его под арестом с двадцать шестого прошлого месяца, выдержать ещё под оным ещё три месяца в крепости в каземате, и потом выписать в один из армейских полков». Император Николай 1, ознакомившись с решением генерал-аудиториата, наложил резолюцию: «Быть по сему». Бекендорф, прочитав решение императора, промолвил: « Право корнет, ухлопал бы Одинцова, тогда ей богу, похлопотал бы за тебя перед государем-императором. А так, получи своё».

      ***

      «25 января 1841 года.

      Три месяца я не прикасался к своему дневнику, и были у меня для этого веские основания. Получив пулю от Аносова, я два месяца провалялся в горячке. Едва оправился, тотчас же испросил разрешение у полковника Штольца на отпуск для поправки здоровья. Получив его, отправился в деревню к братцу.

      Хозяйством своим братец не шибко обременён, по причине того что в приказчиках у него староста Михей Зипунов, мужик не пьющий и возможно, человек честный. Но даже если Михей и ворует, то самую малость, и сие не заметно. Пётр за ним как за каменной стеной.

      Время мы с братцем провели славно. Долгие зимние вечера коротали в спорах и беседах об обустройстве нашей России-матушки. Каждый остался при своём мнении, ибо доказать ничего друг другу не смогли.

      Отпуск мой закончился и вчера я возвратился в Кречевицы. Сегодня утром прибыл на доклад к полковнику Штольцу. Встретил он меня весьма любезно. Поинтересовался моим здоровьем, а потом заявил:

      «Господин поручик, перед вашим ранением, вы подали мне рапорт о переводе вас на Кавказ. Ваше прошение удовлетворено».

      Мне не оставалось ничего другого как заявить, что очень этому рад.

      Полковник

43

Генерал – аудитор – должностное лицо чинившее суд над гражданскими и военными лицами из дворянского сословия в России в первой половине XIX века.

44

Ордонансгауз – гарнизонная тюрьма в Санкт – Петербурге.