Джевдет-бей и сыновья. Орхан Памук

и снова вернулся к книге, которую листал. Мухиттин забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. С лестницы донеслись звуки шагов, потом затихли, и снова слышно стало только тиканье часов.

      – Давайте пойдем в гостиную, – предложил Рефик.

      Стараясь не шуметь, они спустились. Рефик по узкой лестнице прошел на кухню и обрадовался, увидев, что Нур поставил самовар. Вместе с самоваром вернулся в гостиную. Мухиттин уже расположился в любимом кресле Джевдет-бея.

      Омер расхаживал по соседним комнатам с сигаретой в руке, разглядывал мебель. Выходя из комнаты, в которой стояли инкрустированный перламутром гарнитур и фортепиано, он сказал:

      – В этом доме ничего не меняется! – Увидел самовар, обрадовался и прибавил: – Не думай, я это не в укор тебе говорю.

      Рефик улыбнулся, заметив, что вид кипящего самовара, как ему и хотелось, начинает благотворно действовать на неразговорчивых дотоле друзей.

      – Вот, стало быть, как ты думаешь? – сказал Рефик и, желая вовлечь в разговор Мухиттина, повернулся к нему. – А ты что скажешь?

      – Ты же знаешь, что мне твой дом не очень нравится.

      Рефик понял, что все будет именно так, как он хотел.

      – Да уж знаю, – сказал он, улыбаясь, и, чтобы не молчать, прибавил: – Впрочем, разве тебе вообще нравится что-нибудь, кроме поэзии?

      – А как же. Женщины, веселье, умные люди…

      – Кстати, об умных людях, – вставил Омер, усаживаясь напротив Мухиттина. – Когда выходит твой сборник?

      – Да что ты все об этом спрашиваешь? Скоро. Жду.

      – Хорошо, а еще чем ты занимаешься?

      – Работаю по специальности. Засиживаюсь на работе допоздна, возвращаюсь домой усталым. Иногда бываю в Бейоглу или в Бешикташе – у меня есть знакомые среди завсегдатаев тамошних мейхане[55]. Дома пишу стихи. Мне этого достаточно.

      – Интересно, смогу ли я тоже когда-нибудь сказать: «Мне этого достаточно»? – проговорил Омер.

      – Да, теперь наш Мухиттин и инженер, и поэт. Помнишь, ты когда-то говорил, что похож на Достоевского, потому что он тоже был инженером?

      – Да нет, не поэтому, – сказал Омер, – а потому, должно быть, что в Мухиттине, как и в Достоевском, есть что-то демоническое.

      Мухиттин усмехнулся. Ему нравилось, когда о нем говорили.

      Рефик, желая порадовать друга, продолжал:

      – А еще ты говорил, что когда-нибудь ослепнешь. Но самое главное, конечно, вот что: ты говорил, что если не станешь к тридцати годам хорошим поэтом, то покончишь с собой.

      – Да, я в свое время чего только не говорил… Но от тех слов о поэзии и самоубийстве я и сейчас не отказываюсь.

      Омер весело рассмеялся. Мухиттин бросил на него выразительный взгляд, но сказал лишь:

      – Смейся, смейся… – с таким видом, будто был настолько уверен в своем решении, что не хотел даже тратить время на то, чтобы убедить в его серьезности других.

      Рефик радовался, что снова все было как прежде. Он достал

55

Мейхане – питейный дом, заведение, в котором подают спиртные напитки.