Джевдет-бей и сыновья. Орхан Памук

Нермин от неожиданности покраснела, взглянула на мужа и начала что-то говорить, но Джевдет-бей прервал ее:

      – Браво, браво! Мясо, кстати, хорошее получилось.

      Нермин замолчала. В воздухе повисло молчание.

      – И правда хорошее, – сказала Ниган-ханым.

      И снова молчание. Затем опять застучали по тарелкам вилки и ножи, послышались разговоры и смешки, и вот уже за столом началась обычная праздничная болтовня. Ниган-ханым, прищурившись, смотрела на свою семью и радовалась. «Опять я щурюсь!» – сказала она себе вскоре.

      Пока не принесли второе блюдо, фасоль в оливковом масле, за столом успели поговорить снова о войнах, о последних событиях в Германии, о друге Рефика Омере, недавно вернувшемся из Европы, об открывшейся в Османбее[42] новой кондитерской и о трамвае, который, как говорили, собираются пустить от Мачки до Туннеля.

      Когда Эмине-ханым ставила на стол фасоль, Ниган-ханым взглянула на тарелку Айше и расстроилась: опять она ничего не съела!

      – А ну-ка доедай, – быстро сказала она.

      – Ну, мама… Мясо очень жирное!

      – Замечательное мясо. Остальные же съели.

      Ниган-ханым подвинула тарелку дочери к себе и начала отрезать от мяса жирные куски и собирать в кучку разбросанный рис. «Вот всегда так! – думала она. – Вечно эта девчонка настроение испортит!» Подвинув тарелку обратно к дочери, она почувствовала, как нарастает в ней раздражение. «Вот рожай такую, шестнадцать лет над ней трясись, все для нее делай, и для чего? Чтобы она тут сидела с кислой миной на лице, квелая, унылая?»

      – Ты думаешь, в каждом доме могут себе позволить есть такое мясо?

      – Дорогая, оставь, ну что ты? Не хочет – пусть не ест, праздник все-таки, – вмешался Джевдет-бей.

      Дочка была его любимицей. Возвращаясь вечером домой, он никогда не забывал ее поцеловать. «Только и знает, что потакать ей, а о том, к чему это может привести. не задумывается! Никакой ответственности!» Ниган-ханым лишь взглянула на мужа, нахмурив брови. Все знали, что означает этот взгляд: «Я ее воспитываю, а ты балуешь!»

      «Если бы не я, она и на фортепиано не выучилась бы играть!» – подумала Ниган-ханым, а вслух сказала:

      – Пусть фасоль тоже раздаст Перихан.

      За фасолью говорили о самой фасоли, о снеге, который выпал накануне ночью и до сих пор лежал в укромных уголках сада, и о том, что в прошлом году в это время, а именно в первых числах марта, погода была вовсе не такой. Джев дет-бей рассказал, что изрядно промерз в мечети Тешвикийе во время утреннего намаза. Ниган-ханым, глядя на Айше, которая опять оставила еду на тарелке, думала о том, что снова ей не удалось сказать то, что хотелось. «Но только вот что именно мне хотелось бы сказать?» Она и сама в точности не знала. В голове крутилось слово «веселье», но им и так весело. Праздник, в такие дни веселье рождается само собой. «Я прямо как моя покойная мама!» – подумала Ниган-ханым, вспоминая, как ее мать, сидя в кресле на женской половине особняка в Тешвикийе,

42

Османбей – район в европейской части Стамбула к северу от Нишанташи.