17 писем А. Толкачёва к студентам. А. Н. Толкачев

на это приветствие правдивым – «Плохо». Это не вписывается в ритуал. И вежливо-безразличное «How do you do?» вовсе не предполагает ответа. На наше же «Как жизнь?» или «Как здоровье?» ответить можно. Вариантов ответа – неисчислимое множество.

      Что означает астматическое «хай», думаю, не знают и сами «хайящие».

      Почему мы так бездумно «обезьянничаем» и иногда, поднимая традиционный стакан «за здоровье», вдруг сопровождаем его птичьим «чин-чин», а при прощании, вместо твёрдого и доброжелательного «будь здоров», нараспев тянем невразумительное «ча-а-о-о» или «бай-ба-а-ай»?

      Мне кажется, не в последнюю очередь наше с вами телесное и духовное здоровье зависит и от этого.

      А здоровье нам, ох, как необходимо!

      Считаю своей обязанностью предупредить вас, что работать в кино, имея слабый или капризный организм, чрезвычайно трудно. Когда вы поступали во ВГИК, никто, конечно, не предупредил вас о тех, подчас тяжелейших условиях, в которых вам придётся жить и работать, покинув тепличный микроклимат вуза. Перед поступлением вас обязали пройти различные медкомиссии, где вас проверяли по всяким параметрам, но никто не проверял вас: на выносливость и неприхотливость; на способность работать по двое суток без сна и отдыха в душных павильонах и интерьерах или в лютую стужу в степи; на способность нерегулярно поглощать случайную и отвратную пищу в антисанитарных условиях; на способность обходиться без тёплого клозета; на коммуникабельность, терпеливость и небрезгливость. Щадя ваше терпение, я перечислил лишь малую часть непрятностей, всегда сопутствующих нашей профессии. Это – всего лишь данность, как перегрузки, невесомость и борщ из тюбиков у космонавтов.

      Знаете, кинематографисты – это «клан» каких-то других людей с другой, нежели у всех прочих, системой взаимоотношений и мироощущений, с другими, если хотите, нервной и пищеварительной системами. Сбившись на какое-то время в некую «стаю», эти люди, чаще всего, живут только законами этой «стаи», забыв семьи, детей, родителей и себя. Они клянут: это проклятое кино; самодура-режиссёра и идиота-продюсера; всегда омерзительную погоду и отвратную гостиницу; себя-дурака, согласившегося работать на этом гадком проекте; тьму уродов, из которых состоит съёмочная группа; мерзавцев-артистов, ставящих всех на уши… Они ждут-не-дождутся, когда же, наконец, закончится это кино и можно будет вычеркнуть из памяти все дрязги и склоки, любови и ненависти, эти опостылевшие мерзкие рожи… Проект заканчивается, «стая» рассыпается, но индивидуумы, ещё не успев «зализать раны», ищут новую «стаю», которую также будут клясть и проклинать, и без которой жизнь их теряет всякий смысл.

      Случайные люди в кино долго не задерживаются. Они не могут выдержать ни тот ритм, в котором живут «киношники», ни условия жизни, в которой кино – это и есть жизнь. На другую жизнь настоящие «киношники» просто неспособны. И не потому ли, кстати, в кино работает так много незамужних и «неустроенных» «тётенек»?

      Милые наивные барышни, пришедшие учиться «на художника кино»! Знайте: кино – это всегда грязь, пот и