Смерть Вазир-Мухтара. Юрий Тынянов

и переводил взгляд с него на других, с других – на него.

      Грибоедов сел, беспечный и молодой.

      Вот их сколько к нему привалило, старых друзей. Потом он заметил, что в нумерах было много и незнакомых. Это ему не понравилось. Он, кажется, был смешон.

      И уже тащили его в театр, приглашали, напоминали все сразу о старой приязни, и кто-то боялся, что Грибоедов не узнал его, и прибыл лакей от Нессельрода с приглашением на бал.

      Он оставил всех в первой комнате и прошел во вторую, спальную. Третья была кабинетом.

      Так останавливались у Демута восточные послы и курьеры.

      За ним вполз Фаддей.

      – Каково, Фаддей, ветошничаешь[93], с кем в войне?

      Грибоедов переодевался, лил на голову ледяную воду и фыркал.

      Фаддей смотрел на все это, как на обряд. В переодевании чувствовал он конец дворцовой церемонии.

      Грибоедов скинул белье, отяжелевшее от дворцового пота, как мундир.

      – Ты загорел, ты потолстел, – говорил любовно Фаддей и гладил его желтоватую руку.

      Сашка ходил с утиральником вокруг Грибоедова.

      Между мыльной водой и одеколонью Грибоедов узнал, что Леночка Булгарина здорова, вспоминает его и будет сегодня в театре, что умер старик Корнеев, тайный советник, и жена его тотчас стала хлопотать о втором браке, – «скандал, братец, совершеннейший скандал», – что пошли новые моды на балах – узкие панталоны, в журналах все то же – все ждут его.

      Грибоедов на него брызгал водой, и Фаддей говорил:

      – Ну, свинья, братец, решительно мальчик. Помолодел.

      4

      Умытый, затянутый, в свежем белье и податливых воротниках, скинув тысячу лет, он вошел в знакомый зал.

      В Большом театре был парадный спектакль.

      Его черный фрак прорезал толпу, как лодка воду.

      Он не был здесь два года, и все изменилось. Зал был заново выкрашен, плафон был лазурного цвета, какая-то лепка отягощала его. Музыка полоскала бравуры Буальдьё[94] и мешала оглядеться.

      Он же любил строгую пустыню старого театра, где сцена была эшафотом, ложи – судьями, партер – толпой, театральные машины – гильотиной.

      Резкий воздух театральных сплетен был его дипломатической школой, споры с полицеймейстером – войной, ласки актрис за кулисами – тюремными свиданиями любовников.

      Где Катенин[95], где Шаховской[96], его враг Якубович[97]?

      Где Пушкин, по обязанности острящий в первых рядах и вносящий в театр грубый дух парижской улицы?

      Но Пушкин подошел к нему и просто протянул руку.

      – Рад вас видеть! – закричал он сквозь Буальдьё. – Завидую вам. Вы скачете по Персии, а мы по журналам.

      Баки его подходили под класс «вроде жидовских». Какая-то новая независимость обращения была в нем.

      – И так же надоело? – спросил Грибоедов.

      Он колебался. «Горе…» его лежало ненапечатанное, непредставленное, под спудом, он писал теперь другую пьесу. Быть комическим автором

93

Вето́шничать – торговать поношенной одеждой.

94

Буальдьё Франсуа Адриен (1775–1834) – французский композитор, педагог.

95

Кате́нин Павел Александрович (1792–1853) – поэт и критик, участник войны 1812 г., член «Союза спасения».

96

Шаховско́й Александр Александрович (1777–1846) – театральный деятель и драматург; в соавторстве с ним Грибоедов написал несколько пьес.

97

Якубо́вич Александр Иванович (1792–1845) – офицер, литератор, активный участник восстания 14 декабря 1825 г. Был осужден на каторжные работы.