Простить нельзя помиловать (сборник). Юлия Лавряшина

полей дорогу, летевшую под колеса их автомобиля, но страх в его взгляде отразился от лобового стекла, и Маша успела его поймать.

      – Мне есть о чем подумать, – заметила она.

      – И это, понимаешь, правильно, – сказал он голосом Ельцина.

      Маша бы рассмеялась, ведь обычно это ее смешило. Но только не в этот раз.

      – Не смешно, да? – Матвей мельком взглянул на нее, но тот самый страх, поселившийся в его взгляде, успел холодом скользнуть по ее щеке.

      – Смешно. Мне просто немного беспокойно. В последнюю встречу он вел себя, можно сказать, по-рыцарски, после чего я всю неделю была какая-то опустошенная. Наверное, было бы легче, если бы он орал…

      – Тогда я тоже начал бы орать, – сообщил Матвей. – Мы подрались бы. Я, конечно, убил бы его одним ударом. Легко! И на целую вечность сел бы в тюрьму. Тогда бы тебе было легче?

      – Это было бы прикольно.

      Маша знала, что он не любит, когда она начинает говорить языком своих детей. Но ей казалось, что если такие словечки забудутся совсем, это будет предательством с ее стороны. И тут же подумала: больше того предательства, которое она уже совершила, вряд ли могло что-то быть…

      – У твоего мужа, если честно, следует брать уроки выдержки. Но мне как-то не хочется… А у него, между прочим, хорошее лицо.

      – Ты говоришь о нем, как о собаке.

      Ей было известно, что Матвей любил собак. Только почему-то так и не завел ни одной. Поколебавшись, Маша спросила об этом сейчас. Он взглянул удивленно, смущенно усмехнулся, потом все же выдавил:

      – Понимаешь, они все такие чудесные, одна лучше другой. Вот так возьмешь одну, а потом другая понравится еще больше. Разве я смогу себе отказать? А с первой что делать? Не питомник же открывать…

      Ответ не требовался, и Матвей опять заговорил о ее муже. Было похоже, что он наслаждается, истязая себя.

      – А глаза у него всегда были такими… усталыми? Или это мы его так выпотрошили?

      – Усталыми? Мне они казались просто серьезными. Умными.

      Он скосил заблестевший усмешкой взгляд:

      – После него приятно влюбиться в круглого дурака! Почему это он в тот раз сравнил меня со стриптизером? Я только сейчас вспомнил.

      Маша прорычала ему в ухо:

      – У тебя роскошное тело!

      – Щекотно! – Матвей потерся ухом о плечо. – Я в самом деле похож на дурака или это он со злости?

      – А ты как думаешь? – она с облегчением обнаружила, что тяжесть, совсем захватившая ее за три часа пути, понемногу стекает на дорогу.

      Он вдруг сказал:

      – Не волнуйся. Пацаны ждут тебя. Все-таки Новый год. Семейный праздник… Я испарюсь. Пережду в каком-нибудь клубе. Надеюсь, они у вас есть?

      – Ты сейчас – моя семья, – Маша поморщилась, потому что в ее словах прозвучало название одного из телевизионных ток-шоу, от которых уже подташнивало.

      – Но меня-то, признаем, там никто не ждет!

      – А меня? Стас бросает трубку…

      – Ну, так! В семнадцать