Количество ступенек не имеет значения. Леонид Левинзон

и начала одеваться: тоненькие чёрные трусики, лифчик, джинсы…

      – Ты куда? – спросил я с изумлением.

      Мелькнула досада: «Ну опять, а ведь ничего плохого не хотел?»

      Бросилась ничком в кровать.

      – Нет, ну пожалуйста, ну куда ты пойдёшь так поздно?

      Медленно повернулась на спину. Сказала срывающимся голосом:

      – У тебя отпуск, а я женщина для употребления. Мотобайк для поездок, женщина для употребления. Спи, Алексей, я завтра уйду, как ты хочешь.

      Я заснул и во сне, как пытался вспомнить утром, кому-то что-то страстно доказывал, о чём-то просил, не запоминающиеся образы, смешиваясь, налетали один на другой, и при этом постоянно чувствовал, как рядом дышит и ворочается Нет. Но утром, решив не отступать, выложил деньги на столик рядом с зеркалом. Хотя она их долго как бы не замечала, мылась, потом красилась, наклоняясь очень близко к зеркальной поверхности, надела свою старенькую кофточку, особо медленно застегнув пуговички, тщательно пригладила её руками на себе, наконец взяла, пересчитала и ахнула:

      – Алексей, это очень много, ты не ошибся?

      – Бери, Нет.

      – Знаешь тогда что, – она решительно тряхнула волосами, – Мы пойдём к Ой и устроим праздник!

      Против этого, предчувствуя освобождение, я ничего не имел.

      Но для начала Нет надо было переодеться: её комната с высоким потолком и облупленными стенами оказалась сплошь обклеенной оставшимися от прошлых жильцов плакатными целующимися парочками и полураздетыми женщинами. Основной предмет обстановки – огромная тахта, у изголовья портреты короля-мальчика с гордо поджатыми губами, свадьба короля-юноши и сегодняшнего короля, чуть усталого, с теми же жёсткими губами и в очках – за что они его так любят? У противоположной стены вешалка с несколькими сиротливыми платьицами, но мне не дали рассмотреть имущество до конца – опрокинули на основной предмет, раздели и использовали, двигаясь определённым образом, целуя и прижимаясь упругой тяжестью к груди, пока я, вскрикнув и выгнувшись, не отдал то, что от меня хотели. Наконец, разъединившись, мы остывали, уже полубезразличные, вбитые в простыни, и смотрели, как вверху вентилятор безрезультатно размешивает плотную влагу воздуха. Нет опёрлась на локоть, потянулась к тумбочке – на торчащий сбоку острием гвоздь были наколоты счета, – взяла тёмную шкатулку, нажала на выступ, крышка открылась, внутри защебетала механическая птичка:

      – Сью, сью, сью, – изо всех сил, – сью, сью, сью!

      – Смотри, смотри, какое чудо! – сказала Нет с восхищением. – Тебе правда нравится? Я возвращаюсь домой, открываю, и мне становится легче.

      Я взял шкатулку из её рук: маленькая зелёная птичка, раз за разом издавая звук, резкими движениями поднимала крылышки и голову. Круглая вешалка с тремя платьицами, портреты короля, поломанный вентилятор, жалкие удобства с тазиком и шлангом, изо всех сил старающаяся маленькая птичка:

      – Сью, сью, сью. Сью, сью, сью.

      Мне подкатило к горлу.

      – Ну хватит, – Нет осторожно закрыла шкатулку, – надо идти. Какое платье надеть, как ты думаешь?

      Мы