Русский манифест. Виктор Николаевич Кустов

Брежнев?». – «Знаю, – отвечает, – мелкий политический деятель во времена Аллы Пугачевой», напомнило ТВ, с помпой отметившее юбилей певицы.

      Да, мы, можно сказать, жили в обществе тотального дефицита материальных ценностей. Но у нас был свой, не ведомый остальному, не знающему этого дефицита, миру животворящий оазис – многонациональная культура огромной страны – Союза Советских Социалистических Республик – тот самый духовно необходимый эликсир, способный заменить и авто, и джинсы, и колбасу…

      Теперь, когда полно машин, джинсов и колбасы, я понимаю, как сильно мы прогадали, заплатив за автомобильные пробки, рабочие штаны и умащённые всяческими небезопасными добавками мясные отходы, тем, что неизмеримо ценнее…

      На моей книжной полке с тех несытых советских времён живут книги, которые в своё время не только заменяли дефицит материального мира, но и безгранично расширяли мой собственный мир. И среди них, помимо сочинений классиков русской и иностранной литературы, немало трудов тех, кто является моими современниками. И когда-то мы с ними жили в одной стране, а теперь многие из них являются подданными других государств. Но, как и прежде, они – мои собеседники, советники, оппоненты… Одним словом, мои лучшие друзья.

      Мне трудно вообразить, что, приехав в Кыргызстан, я буду чувствовать себя чужим. Одной из первых памятных встреч, раздвинувших горизонты познаний русского подростка, стала для меня встреча с прозой Чингиза Айтматова. Именно его Джамиля стала олицетворением киргизской девушки – трепетной, быстрой, загадочной…

      «Джамиля была хороша собой. Стройная, статная, с прямыми жёсткими волосами, заплетёнными в две тугие, тяжёлые косы, она ловко повязывала свою белую косынку, чуть наискосок спуская её на лоб, и это очень шло ей и красиво оттеняло смуглую кожу гладкого лица. Когда Джамиля смеялась, её иссиня-чёрные миндалевидные глаза вспыхивали молодым задором, а когда она вдруг начинала петь солёные аильские куплеты, в её красивых глазах появлялся недевичий блеск…»

      Потом были упоение романтической повестью «Белый пароход», открытие иного народа в повествовании «Пегий пёс, бегущий краем моря», горячие споры по поводу романа «И дольше века длится день (Буранный полустанок)» и, наконец, постижение пророчества романа «Плаха».

      Я никогда не был в Киргизии, но мне кажется, я знаю культуру, обычаи, характер, или то, что называют менталитетом этого народа. Но главное: киргиз Чингиз Торекулович Айтматов очень хорошо знал меня, паренька, выросшего на берегу далёкой от Киргизии европейской реки Западная Двина…

      Думаю, немало моих сверстников могут похвастаться тем, что у них были замечательные учителя.

      Живущие за многие тысячи километров.

      Говорящие на других языках и щедро делящиеся своими знаниями.

      Тонкое дело Востока я познавал через прозу узбека Тимура Пулатова. Первой была повесть «Завсегдатай».

      «В балет я попал совершенно