лежало еретическое положение о короле как главе Церкви. В 1531 г. Генрих VIII пытался принудить конвокацию к признанию этого положения. Духовенство было обвинено в
praemunire и должно было просить королевского прощения (Lehmberg 1970, pp. 109–113). В прокламации, которую архиепископ Уорем зачитал ошеломленной конвокации в феврале 1531 г., король сообщал, что его следует считать «единственным защитником и высшим главой Церкви и клира в Англии»
[43]. Представители конвокации в своем ответе попытались напомнить королю, что это так, «только если допускается законом Божьим»
[44]. Но, несмотря на напоминание, в течение следующих двух лет главенство короля принималось в законодательстве за нечто само собой разумеющееся, особенно при принятии Акта 1534 г., который подтверждал наследственные права Елизаветы, дочери Анны Болейн. Признать законной эту линию наследования значило признать развод, который годом ранее был пожалован королю новым архиепископом Кентерберийским Томасом Кранмером. Но признать развод значило согласиться с тем, что (как говорилось в преамбуле к Акту о престолонаследии) полномочия «епископа Рима» «противоречат великим и нерушимым дарам юрисдикций, непосредственно данным Богом императорам, королям и князьям» (Elton 1960, p. 7). А согласиться с утверждением, что
все такие юрисдикции «непосредственно» даны королю Богом, значило отречься от независимых полномочий, на которые традиционно притязали папство и Церковь, и тем самым от всего в целом католического взгляда на надлежащие отношения между
regnum и
sacerdotium. Таким образом, идеологический тезис, который стоял за Актом о престолонаследии, носил эпохальный характер, очевидный для Мора и Фишера. Нет никакого сомнения, что правительство действовало совершенно сознательно. Вначале это проявилось в добавленной к Акту клятве, согласно которой отказ признавать главенство объявлялся государственной изменой, а в следующем году было еще более ясно заявлено в Акте о супрематии, который провозглашал (не вполне следуя истине), что все признают право короля именоваться «высшим главой Церкви Англии» (Elton 1960, p. 355).
Этот последний шаг в провозглашении короля главой Церкви и тем самым в оправдании «имперских» прав светских властей был вскоре сделан в Дании и Швеции. В Дании кампанию завершило заседание риксдага, проведенное в конце гражданской войны в 1536 г. В Рецессе, принятом в конце заседания, прямо заявлялось, что единственными функциями Церкви являются «проповедь слова Божьего и наставление людей в христианской вере» (Dunkley 1948, p. 75). Тем самым открывался путь для провозглашения – в изданной тогда же королевской электоральной хартии – того, что вся гражданская и церковная власть будет теперь «сосредоточена в руках короля и Совета» (Dunkley 1948, pp. 74–75). Наконец, такие же шаги были сделаны в Швеции три года спустя, после назначения Конрада фон Пюхю секретарем королевской канцелярии. Кампания проходила здесь еще быстрее и решительнее. В 1539 г. был созван Совет Церкви под председательством Пюхю, и, когда ему не удалось убедить архиепископа Лаурентиуса Петри
