Дыхание. Ефим Бершадский

все окрестные бабушки, вороны и воробьи, а когда она уставала, она садилась на скамеечку или залезала на дерево, и рисовала, устроившись поудобнее. Она всегда носила при себе карандаши со стёркой, точилку и листочки, всё это умещалось в маленькой сумочке, которую ей специально для этого подарила мама.

      И почему-то у неё никогда не получалось общаться с другими детьми. Может, потому что она была не очень красивая – она рано это поняла, наблюдая за мальчиками, толпившимися вокруг очень привлекательной девочки Светы, – но дело было не только в этом. Она иногда пыталась поговорить с каким-нибудь мальчиком, но ей быстро становилось скучно, эти мальчики – совершенные незнайки, и кроме своих машинок ничего не видят вокруг себя, и получалось, что она разговаривает сама с собой. А те из них, которые хорошо учатся, очень много думают о себе – и это отталкивало ещё сильнее. Сама она училась на одни пятёрки, но совершенно не гордилась этим, это было так легко и ничего не стоило, и никак не понимала, как можно получать четвёрки, и что сложного в том, чтобы выучить параграф.

      Как-то раз её маме пришла в голову мысль, что она слишком мало общается с другими детьми, и она стала водить её в гости. Это было ужасно! На выходных, вместо того чтобы спокойно побыть дома, мама шла с ней в гости, и оставляла играть с детьми. И ей очень, очень хотелось поиграть с ними, было бы очень любопытно, особенно эта игра в пантомиму – но она не играла… Вместо этого она тихонько садилась в уголке, и чтобы избавиться от грустных мыслей принималась рисовать, рисовала цветок у окна, или самих этих детей, или шоколадку, которую ей подарили. А когда один мальчик подбежал к ней и попросил шоколадку, она отдала ему и сказала, что не хочет… Она крепилась и терпела всё это пять или шесть раз, и говорила маме, что всё в порядке, ей всё понравилось. А однажды не сдержалась – и с тех пор в гости её не водили, и это было такое облегчение… А к ним в гости, к счастью, никто не приходил – папа не любил этого.

      Вспоминая своё детство, она заставала себя воображающей, рисующей, рассматривающей. Она любила, чтобы рисунки были как можно более реалистичными, любила линии плавные и многочисленные, и с удовольствием рисовала свои волосы, или ветви деревьев, или траву, росшую на лугу, или птичьи гнёзда. И частенько рисовала свои руки, они были очень художественные – если приглядеться, то в ладони и в пальцах спрятана уйма линий, складок, чёрточек, а ещё есть вены, есть ногти – и это не говоря о том, сколько возможно разных положений! Не пересчитаешь их, сколько ни пытайся! Она рисовала правой рукой левую и левой – правую, – когда она была совсем ребёнком, она рисовала только левой рукой, а мама посоветовала попробовать ещё и правой. И разные рисунки рисовала разными руками, а то и на одном рисунке некоторые места рисовала одной, а некоторые – другой, и могла легко отличить, какие – какой. Если честно, левой рукой она рисовала лучше, и линии получались красивее, но правая рука очень хорошо наносила тени, и она этим пользовалась. Вслед за руками она