Бедлам как Вифлеем. Беседы любителей русского слова. Борис Михайлович Парамонов

что Шкловский не прав: из песенного начала у Горького ничего путного не вышло, а вышел искусственно сконструированный гомункул соцреализма. И этим методом ничего хорошего не было написано. Одни кавалеры золотой звезды.

      И. Т.: А я где-то у вас читал, Борис Михайлович, что платоновский «Чевенгур» – вот настоящий соцреализм.

      Б. П.: Во всяком случае, не такой, какого жаждал Горький. Это сказка, но страшная сказка, а горьковские сказки должны быть воодушевляющими.

      Я бы другого автора вспомнил, написавшего ряд соцреалистических шедевров. Это Николай Заболоцкий в его зверином цикле: «Торжество земледелия», «Безумный волк», «Деревья». Вот как надо:

      Горит как смерч высокая наука,

      Волк ест пирог и пишет интеграл.

      Волк гвозди бьет, и мир дрожит от стука,

      И уж окончен техники квартал.

      Синявский-Терц это и советовал: соцреализм возможен как монументальный сказочный плакат. Но в таком жанре не может быть никакого реализма.

      И. Т.: И как мы подведем итог? Что главное надо знать о Горьком?

      Б. П.: Писательство Горького не лишено достоинств, у него есть интересные вещи, но он не первого ряда писатель. Горький очень интересен как духовный тип русского плебея, выходящего к культуре. Вестернизация российской глубинки. И эта вестернизация приобрела грубейшую форму машинопоклонства, и машина пошла по головам людей. И Горькому это нравилось. В общем, Горький был не столько писателем, сколько эпохой. Я не знаю, хорошо это для писателя или плохо. Но эпоху свою он, точно, выразил – не в художественном, а в идеологическом плане.

      Тяжелый рок: Блок

      И. Т.: Борис Михайлович, не могу не начать с одного малоприятного, но бесспорного факта: Блок перестал у публики входить в число любимых поэтов. Я понимаю, что стихов сейчас вообще читают гораздо меньше, чем, скажем, двадцать лет назад, тем более – сорок-пятьдесят лет назад, но ведь сейчас Блока не любят даже сами поэты. И с некоторых пор это стали как-то программно демонстрировать. Вот у Льва Лосева, например:

      …эту водочку, эти грибочки,

      этих девочек, эти грешки

      и под утро заместо примочки

      водянистые Блока стишки.

      В герое этого стихотворения легко угадывали Иосифа Бродского. И он как будто ведь не возражал?

      Б. П.: Сомнительное это дело, Иван Никитич: нелюбовь к грибочкам и водочке – это ж из Набокова, в описании несостоявшихся посиделок с Буниным. И потом – как кончается стихотворение?

      И. Т.: Как кончается?

      Но гибчайшею русскою речью что-то главное он огибал и глядел словно прямо в заречье, где архангел с трубой погибал.

      Б. П.: Ну, вот видите: гипотетический Бродский в этих словах Лосева указывает на основное в творчестве и судьбе Блока, и тут уже никакого осуждения или умаления. Архангел, труба – это Блока темы и слова, а не Бродского.

      И. Т.: Тем не менее мой вопрос остается в силе: я не сомневаюсь, Борис