Змеиный медальон. Кира Владимировна Калинина

оставляя позади двойной чёрный след – поверх других таких же, только подсохших, посеревших. Огибая выбоины, поковылял к трассе. А там, будто застоявшийся конь, взял в галоп и помчался, легко обходя фуры, дребезжащие жигули и боязливые малолитражки.

      Час, полтора – как на крыльях.

      Впереди рос каменно-бетонный кряж города – многоквартирные утёсы, сверкающие пики офисных высоток, улицы-седловины, облепленные зудящим человеческим роем. Чуть на отшибе, диссонансом, Эйфелева башня телецентра. Для людей в микроавтобусе – конец пути. Дом. Но в Кешкином воображении форд пропорол город насквозь, будто нож парусину, вырвался из столпотворения машин на тракт и синей птицей полетел навстречу горизонту. Ветер со свистом обтекал его кузов.

      Не сбавляя прыти, форд перевалил Урал. Не по туннелю, в свете тусклых фонарей, под толщей горных пород, а поверху, через старые, крошащиеся скалы. Вперёд! За окном исчезали захудалые деревушки и коттеджные посёлки, сонные городки и сияющие огнями миллионники. Призрачная дорога стрелой шла на запад. Пронеслась Москва лабиринтом улиц и проспектов. Мелькнули полосатые столбы – граница. Форд ехал через европейские столицы с их дворцами, памятниками, музеями, парками, кафе, магазинами, толпами народа – порой замедляя ход, но нигде не останавливаясь.

      А дорога летела к кромке континента и, долетев, продолжилась на мосту, который вырастал из ниоткуда на Кешкиных глазах, блестя стальными опорами. Мост нёс Кешку над океаном…

      Толчок – и он стукнулся лбом о стекло.

      – Ты чё, заснул?

      Оборачиваться не хотелось, а хотелось – остро, до ломоты в скулах – вернуться в сон наяву и мчаться, мчаться к ускользающему горизонту по шоссе без конца.

      С Кешкой иногда такое бывало: заглядится на источенную колеями дорогу, и увидит себя, с котомкой за спиной и с посохом в руке, уходящим вдаль. Вроде странника из старых книжек. И следит сам за собой, легконогим, неутомимым – и развилки разбегаются перед ним, и каждая сулит жизнь, полную чудес. Сердце замирает от предвкушения. Но идти вперёд, просто идти, так здорово, а поворотов впереди так много… Может человек хоть помечтать! Но Райка не отстанет. И цыкать на неё без толку. Только в лоб дать.

      – Чё зыришь? – Райка упёрла руки в боки, выпятила живот. – Втрюхался по уши в эту городскую. Пёхом готов за ней чапать!

      – Что? – не понял Кешка. Нет, понял: пешком, в город… Да хоть сейчас!

      – В корреспондентшу втюрился, говорю. Совсем крышу снесло.

      – Дура ты, – сказал Кешка. – Ей же тридцатник, не меньше.

      – А что, – ухмыльнулся дядя Вадим. – Для молодого пацана опытная баба – самый то.

      Кешку взяла злость:

      – Да она уже забыла, как нас зовут! Мы для неё зоопарк. Обезьяны ручные. Живём в дерьме… – Кешка зажал двумя пальцами нос, отставил мизинец и пропищал: – Ой, тут свиньи у вас! Ой, тут навоза нет, я не наступлю?

      Он изогнулся, балансируя на одной ноге и заглядывая в воображаемую дверь.

      Все засмеялись.

      Дядя Вадим хлопнул в ладоши.

      – Кончай базар! Что было, то прошло. Главное, на всю область нас покажут.

      – Чумачиху