Собрание повестей и рассказов в одном томе. Иван Тургенев

а ведь и вы под опалой находились и в мужицкой избе тоже пожили.

      – Ты смотри у меня, однако, не забывайся, – с запальчивостью перебил его толстяк, – с тобой, дураком, шутят; тебе бы, дураку, чувствовать следовало и благодарить, что с тобой, дураком, занимаются.

      – К слову пришлось, Николай Еремеич, извините…

      – То-то же к слову.

      Дверь растворилась, и вбежал казачок.

      – Николай Еремеич, барыня вас к себе требует.

      – Кто у барыни? – спросил он казачка.

      – Аксинья Никитишна и купец из Венёва.

      – Сею минутою явлюся. А вы, братцы, – продолжал он убедительным голосом, – ступайте-ка лучше отсюда вон с новопожалованным истопником-то: неравно немец забежит, как раз нажалуется.

      Толстяк поправил у себя на голове волосы, кашлянул в руку, почти совершенно закрытую рукавом сюртука, застегнулся и отправился к барыне, широко расставляя на ходу ноги. Погодя немного и вся ватага поплелась за ним вместе с Купрей. Остался один мой старый знакомый, дежурный. Он принялся было чинить перья, да сидя и заснул. Несколько мух тотчас воспользовались счастливым случаем и облепили ему рот. Комар сел ему на лоб, правильно расставил свои ножки и медленно погрузил в его мягкое тело все свое жало. Прежняя рыжая голова с бакенбардами снова показалась из-за двери, поглядела, поглядела и вошла в контору вместе с своим довольно некрасивым туловищем.

      – Федюшка! а Федюшка! вечно спишь! – проговорила голова.

      Дежурный открыл глаза и встал со стула.

      – Николай Еремеич к барыне пошел?

      – К барыне пошел, Василий Николаич.

      «А! а! – подумал я, – вот он – главный кассир».

      Главный кассир начал ходить по комнате. Впрочем, он более крался, чем ходил, и таки вообще смахивал на кошку. На плечах его болтался старый черный фрак, с очень узкими фалдами; одну руку он держал на груди, а другой беспрестанно брался за свой высокий и тесный галстух из конского волоса и с напряжением вертел головой. Сапоги носил он козловые, без скрыпу, и выступал очень мягко.

      – Сегодня Ягушкин помещик вас спрашивал, – прибавил дежурный.

      – Гм, спрашивал? Что ж он такое говорил?

      – Говорил, что, дескать, к Тютюреву вечером заедет и вас будет ждать. Нужно, дескать, мне с Васильем Николаичем об одном деле переговорить, а о каком деле – не сказывал: уж Василий Николаич, говорит, знает.

      – Гм! – возразил главный кассир и подошел к окну.

      – Что, Николай Еремеев в конторе? – раздался в сенях громкий голос, и человек высокого роста, видимо рассерженный, с лицом неправильным, но выразительным и смелым, довольно опрятно одетый, шагнул через порог.

      – Нет его здесь? – спросил он, быстро глянув кругом.

      – Николай Еремеич у барыни, – отвечал кассир. – Что вам надобно, скажите мне, Павел Андреич: вы мне можете сказать… Вы чего хотите?

      – Чего я хочу? Вы хотите знать, чего я хочу? (Кассир болезненно кивнул головой.) Проучить я его хочу, брюхача негодного, наушника подлого… Я ему дам наушничать!

      Павел бросился