Лучший тренер Европы. Виктор Борисович Жирнов

почему-то танцзалы Дома Офицеров. Артиллерист тут же дал наводку.

      – Ищи в Эрмитаже! Особенно в Роденовском зале. «Вечная весна» и все такое! – Немного опьяневший физкультурник вылупил глаза на чудака-друга.

      – Мне живые девушки нужны, а не каменные или написанные маслом! И откуда ты знаешь, что у них есть дипломы?

      – Я тебе больше не налью! А пока слушай внимательно! Стоит девушка перед картиной Рубенса, к ней подходит красивый интеллигентный курсант, с одухотворенным лицом… Ты умеешь делать одухотворенное лицо или только губки бантиком складываешь?

      – Ты что не помнишь, как к нам в палату зашел генерал медицинской службы и сказал обо мне: «Какое экспрессивное лицо! Настоящий Печорин!»

      – Экспрессивное еще не значит одухотворенное. Ну ладно сойдет, подходит к ней курсант с экспрессивным лицом, смотрит проницательными глазами на картину и говорит: «Какая мощь! Какая… Ну, например, экспрессия! Какая кисть!» И у вас завязывается разговор, со всеми вытекающими последствиями!

      Лицо Степана приняло мечтательное выражение, он видел видеоленту предполагаемой встречи с красавицей-интеллектуалкой, как на экране широкоформатного кинотеатра. Если бы он мог представить себе, как эта встреча изменит его судьбу!

      Мокрым снегом кидался в лицо март, когда Павлюков зачастил в культурную эрмитажную самоволку. Его легендарная фигура после ранения и года госпиталя была так значительно подпорчена, что он однажды, моясь в институтском душе, подслушал, как один его сокурсник говорил другому курсанту, первокурснику: «Ты знаешь, какая фигура у него была до ранения!? Мы все завидовали!» Первокурсник отвечал: «Боже мой! Как можно искалечить человека. Правая рука высохла и стала как у ребенка, а бока покрылись жиром!» Шум воды не дал возможность услышать продолжения этой беседы. Степан начал героическую борьбу за восстановление статуса Дорифора, но, к сожалению, арсенал средств еще был весьма ограничен: зарядка, пробежки и резиновые амортизаторы, намотанные на кисть правой руки, так как даже двухкилограммовую гантель, пальцы, из-за травмы лучевого нерва, пока не держали. Он, правда, посещал еще и бассейн, но пока удавалось, теряя сознание от боли, проплывать не более 200метров за занятие. А пока он поехал на Невский к лучшему портному Ленинграда и подогнал шинель и китель так, что в форме выглядел как настоящий дореволюционный гвардеец. Его другу артиллеристу, увлекающемуся живописью, легко было советовать заводить знакомства в Эрмитаже, изображая из себя незаурядного ценителя художественных гениев. Павлюков разбирался в живописи и скульптуре, если не так как свинья в апельсинах, принимая во внимание его прошлое натурщика в Академии художеств, но все-таки достаточно поверхностно, поэтому он дал себе время на специальную подготовку. Он приходил в Эрмитаж, пристраивался к небольшим группкам художников, которых приводили