Наследник. Андрей Виноградов

сравнение. На мой вкус… Я бы, признаться, вспомнил о колибри. И то, как они пьют…

      – И я пью. Даже сейчас вспомнить приятно.

      – Насколько я помню, колибри потребляют нектар.

      Шутит, ехидничает, умничает? Или провоцирует?

      – Я тоже. Нектар – это, как я понимаю, образ. У всякого свой нектар. От всех по способностям – каждому по нектару. Читал что-то похожее про реалии социализма.

      – Вы слишком молоды, чтобы судить.

      – И ни чертá не разбираюсь в орнитологии. В юриспруденции тоже. Так что судить не берусь. Не мое. К тому же, если принять, что отпущенное мне на земное существование время и есть полноценная жизнь, то я очень стар.

      «Ну, завернул так завернул».

      «Вот и не разворачивайте пока, оставьте как есть».

      – Вы же у нас журналист? Запомню, с вашего позволения. Сравнение то есть запомню. Очень… впечатлило. Часы, воробей… Действительно, про колибри – это как-то не по-нашенски. Вычурно. Забыли про колибри. Идет?

      – Да, конечно, идет, почему нет. И еще раз да – журналист. Судя по всему, «очень скоро бывший». Нет, «очень скоро выбывший».

      – Чувство юмора у вас не отнимешь.

      – Отчего же? Похоже, способ найден. Вы его во мне обнаружили. Так что моим журналистским амбициям скоро… того.

      А еще я снимался в кино. Можно сказать, звезда сериала. Играл геройски погибшего в Чечне сына хороших пожилых людей. Один мой знакомый подвизался кем-то малозначимым, еще менее значимым, чем микроинфаркт, на частной, каковых не счесть, киностудии. За сто долларов он выторговал у меня право на использование в сериале моей фотографии и заручился клятвенным обещанием сорок баксов «откатить». Так я, черно-белый, торжественно застывший, трижды появлялся в кадре. В рамке с отсекшей угол траурной лентой. Где, когда и кто умудрился снять меня таким собранным, строгим – я так и не вспомнил.

      История также скромно оставила без удовлетворения мой интерес к тому, каким образом мой знакомый наткнулся на фотографию, если она была в фотоальбоме, засунутом среди книг. Наверное, заначку искал, потом увлекся и случайно нашел способ, как заработать больше, чем надеялся найти. Уверен, что этот гад получил намного больше денег, чем отстегнул мне. Пусть и клялся, что никакого личного интереса, кроме доли из моего гонорара, у него нет. Замучился, пояснил, людей упрашивать: никто не хотел даже таким «щадящим» образом исполнять роль покойника. Мол, все как-то разом подсели на мистику.

      «Вот же незадача… Чего же он своей фоткой не воспользовался? Значит, был личный интерес! Говнюк… Ну почему все самые важные вопросы вечно запаздывают?»

      – Ну зачем же сразу «того». Еще тряхнете газетный мир за бороду. Зачем же вы так, любезный Иван Васильевич.

      – Для начала надо бы бога за бороду… Без этого – кранты, шмитец.

      – Как вы сказали?

      – Шмитец? Это чешский разговорный вульгаризм. В немецком, наверное, подслушали, но я не уверен. «Конец», короче, означает. Финиш.

      – Удивительно, вы знаете чешский?

      Больше чем удивительно. Не бывал, не знал, даже среди интересовавших не числил.

      «Что происходит, мама?»

      «Откуда