Милый друг. Ги де Мопассан

всего сделать карьеру.

      Так как Дюруа не отвечал, продолжая улыбаться, он спросил:

      – Ты еще остаешься? Я ухожу, с меня хватит.

      Дюруа пробормотал:

      – Да, я побуду немного. Еще рано.

      Форестье поднялся.

      – Ну, так до свиданья, до завтра. Не забудь, улица Фонтен, семнадцать, в половине восьмого.

      – Непременно. До завтра. Спасибо.

      Они пожали друг другу руки, и журналист ушел. Как только он скрылся, Дюруа почувствовал себя свободно и снова с радостью нащупал золотые монеты в своем кармане. Потом, поднявшись, пошел, взглядом разыскивая кого-то в толпе.

      Вскоре он увидел обеих женщин, блондинку и брюнетку, прогуливающихся с видом нищих королев в толпе мужчин. Он пошел прямо им навстречу, но, когда подошел, снова растерялся.

      Брюнетка сказала ему:

      – Ну что, у тебя язык развязался?

      Он пробормотал:

      – Черт возьми! – не будучи в состоянии придумать ничего, кроме этих слов.

      Они стояли все трое, затрудняя движение толпы, образуя вокруг себя водоворот.

      Потом она внезапно спросила:

      – Пойдешь со мной?

      И он, трепеща от желания, ответил грубо:

      – Да, но у меня всего только один луидор.

      Она улыбнулась с равнодушным видом:

      – Не беда. – И взяла его под руку, словно завладев своей добычей.

      Когда они выходили, он подумал, что на оставшиеся двадцать франков ему нетрудно будет достать напрокат фрак для завтрашнего вечера.

      II

      – Здесь живет господин Форестье?

      – Четвертый этаж, налево.

      Привратник сказал это любезным тоном, в котором звучало уважение к жильцу. И Жорж Дюруа стал подниматься по лестнице.

      Он чувствовал себя немного смущенным, не в своей тарелке. Впервые в жизни он надел фрак и теперь волновался по поводу остальных частей своего туалета. Он чувствовал погрешности во всем, начиная с ботинок, нелакированных, хотя и довольно изящного покроя (он всегда особенно тщательно следил за своей обувью), и кончая рубашкой, купленной сегодня в Лувре за четыре с половиной франка; ее слишком тонкая манишка уже немного смялась. Другие его рубашки, которые он носил ежедневно, были все порядочно истрепаны, и даже наиболее крепкую из них он не решился надеть сегодня.

      Слишком широкие брюки плохо обрисовывали ногу, заворачиваясь вокруг икр, и имели тот поношенный вид, какой всегда имеет одежда, купленная по случаю, на фигуре, которую она случайно облекает. И только фрак сидел недурно, так как в магазине нашелся один, почти подходивший по размеру.

      Он медленно поднимался по ступеням, с бьющимся сердцем и тоской в душе, мучимый больше всего боязнью показаться смешным; и вдруг он увидел перед собой элегантного господина, смотревшего на него. Они очутились так близко друг к другу, что Дюруа невольно отступил и вдруг замер в изумлении: это был он сам в отражении высокого трюмо, стоявшего на площадке второго этажа и создававшего иллюзию длинной галереи. Он весь затрепетал от радости, найдя себя несравненно лучше, чем он ожидал.

      Дома