Милый друг. Ги де Мопассан

памяти, этот самый человек представился ему менее толстым, более молодым и одетым в гусарский мундир. Он вскричал: «Да ведь это Форестье!» – прибавил шагу и хлопнул проходящего по плечу. Тот обернулся, посмотрел на него, потом сказал:

      – Что вам угодно, сударь?

      Дюруа засмеялся:

      – Ты меня не узнаешь?

      – Нет.

      – Жорж Дюруа, шестого гусарского.

      Форестье протянул ему обе руки:

      – А, дружище! Как поживаешь?

      – Отлично, а ты?

      – Я – неважно. Представь себе, грудь у меня теперь стала словно из папье-маше: из двенадцати месяцев в году я шесть кашляю – последствия бронхита, который я схватил в Буживале сразу по возвращении в Париж, уже четыре года тому назад.

      – Что ты! Да ведь у тебя совсем здоровый вид.

      Взяв под руку своего старого товарища, Форестье принялся рассказывать ему о своей болезни, о диагнозах и предписаниях врачей, о трудности следовать их указаниям в его положении. Ему предписано провести зиму на юге; но как это выполнить? Он женат, он журналист, имеет отличное положение.

      – Я заведую отделом политики в «Ви Франсез». Пишу отчеты о заседаниях сената в «Салю» и время от времени даю литературную хронику в «Планет». Да, я вышел в люди.

      Дюруа с удивлением посмотрел на него. Он очень изменился, возмужал. Теперь у него была манера себя держать, походка, костюм как у человека солидного, уверенного в себе; брюшко человека, который плотно обедает. Прежде он был худым, тщедушным, гибким, легкомысленным, задорным, шумливым и всегда веселым. Париж в три года совершенно преобразил его: он потолстел, стал серьезным, волосы на висках начали седеть, а ведь ему было не больше двадцати семи лет.

      Форестье спросил:

      – Куда ты идешь?

      Дюруа ответил:

      – Никуда, просто гуляю перед тем, как вернуться домой.

      – Так не проводишь ли ты меня в «Ви Франсез»? Мне нужно там просмотреть корректуру. А потом пойдем выпьем вместе по бокалу пива.

      – Идет.

      И они пошли под руку с той свободной непринужденностью, которая сохраняется у товарищей по школе и по полку.

      – Что ты делаешь в Париже? – спросил Форестье.

      Дюруа пожал плечами:

      – Попросту околеваю с голоду. Когда окончился срок моей службы, мне захотелось вернуться сюда, чтобы… чтобы сделать карьеру или, вернее, просто пожить в Париже; и вот уже полгода, как я служу в управлении Северных железных дорог и получаю всего-навсего полторы тысячи франков в год.

      Форестье пробормотал:

      – Черт возьми, это не жирно.

      – Я думаю. Но скажи, как могу я выбиться на дорогу? Я одинок, никого не знаю, не имею никакой протекции. Мне недостает средств, отнюдь не желания.

      Приятель оглядел его с головы до ног оценивающим взглядом опытного человека. Затем произнес убежденным тоном:

      – Видишь ли, мой милый, здесь все зависит от апломба. Человеку ловкому легче сделаться министром, чем столоначальником. Нужно уметь себя поставить,