Черепахи – и нет им конца. Джон Грин

награды? – неубедительно удивилась я.

      Мы сели в кресла друг напротив друга. Дэвис наклонился вперед, поставив острые локти на острые коленки.

      – Я думал о тебе пару недель назад, когда отец исчез. Про него говорили в новостях и называли полное имя – Рассел Дэвис Пикет. Нас ведь зовут одинаково, и так странно, когда слышишь, что Рассел Дэвис Пикет пропал. Я же здесь!

      – И поэтому ты подумал обо мне?

      – Да. Я однажды спросил, почему тебе дали такое имя, и ты сказала, что его выбрала мама. Она хотела, чтобы его звучание стало только твоим.

      – Вообще-то, меня назвал папа.

      Я помнила его слова: В твоем имени – весь алфавит, от A до Z, чтобы ты знала: ты можешь стать кем захочешь.

      – А твой отец… – начала я.

      – Правильно, определил меня на должность младшего.

      – Но ты – не имя.

      – Конечно же, да. Я не могу не быть Дэвисом Пикетом. Не могу не быть сыном своего отца.

      – Наверное.

      – И я не могу не быть сиротой.

      – Извини.

      Он посмотрел на меня усталыми глазами.

      – В последние дни мне все звонят и пишут. Я не дурак и понимаю, зачем. Но я не знаю, где отец.

      – На самом деле… – сказала я, и тут на нас упала тень.

      Я обернулась: за спинкой моего кресла стояла Дейзи.

      – На самом деле, – продолжила она, – мы услышали по радио новости, и Холмси сказала, что в детстве была в тебя влюблена.

      – Дейзи! – возмутилась я.

      – И я, такая, говорю, поехали к нему, это точно настоящая любовь. И мы договорились устроить кораблекрушение, а потом ты вспомнил, что она любит «Доктор Пеппер», и да, ЭТО НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ. Как в шекспировской «Буре». В общем, я вас покину. Можете жить долго и счастливо.

      Тень Дейзи ушла, и ее сменил золотистый солнечный свет.

      – Это что, правда? – спросил меня Дэвис.

      – Ну, не прям как у Шекспира. – Однако я так и не нашла в себе мужества признаться. Но, в любом случае, не соврала. Почти. – Мы же были еще детьми, – добавила я.

      Он помолчал.

      – Ты очень изменилась с тех пор.

      – Как?

      – Была такой маленькой худющей молнией, а сейчас…

      – Что?

      – Ты другая. Взрослая.

      Желудок отчего-то заурчал. Никогда не понимала, что чувствует мое тело – страх или радость?

      Дэвис смотрел мимо меня, на полосу деревьев у реки.

      – Мне очень жаль, что так вышло с твоим отцом, – сказала я.

      Он пожал плечами.

      – Мой папа большой засранец. Сбежал накануне ареста, потому что он – трус.

      Я не находила слов. Если послушать, что люди говорят об отцах, можно чуть ли не радоваться, что у тебя его нет.

      – Я правда не знаю, где он, Аза. А те, кто знает, ничего не скажут, потому что он может дать им гораздо больше сотни. Что такое сто тысяч? Ерунда. – Я удивленно смотрела на него. – Прости… Наверное, так нельзя говорить.

      – Наверное?

      – Ну да. В общем, ему ничего за это не будет. Он всегда выходит сухим из воды.

      Я хотела ответить, но тут вернулась моя подруга. С ней