«По мостовой моей души изъезженной…». Владимир Маяковский

медный грош,

      считают «Матэны»,

      считают «Таймсы».

      Считаться хотите?

      Давайте!

      Что ж!

      Посчитаемся!

      О вздернутых Врангелем,

      о расстрелянном,

      о заколотом

      память на каждой крымской горе.

      Какими пудами

      какого золота

      опла́тите это, господин Пуанкаре?

      О вашем Колчаке – Урал спроси́те!

      Зверством – аж горы вгонялись в дрожь.

      Каким золотом —

      хватит ли в Сити?! —

      опла́тите это, господин Ллойд-Джордж?

      Вонзите в Волгу ваше зрение:

      разве этот

      голодный ад,

      разве это

      мужицкое разорение —

      не хвост от ваших войн и блокад?

      Пусть

      кладби́щами голодной смерти

      каждый из вас протащится сам!

      На каком —

      на железном, что ли, эксперте

      не встанут дыбом волоса?

      Не защититесь пунктами резолюций-плотин.

      Мировая —

      ночи пальбой веселя —

      революция будет —

      и велит:

      «Плати

      и по этим российским векселям!»

      И розовые краснеют мало-помалу.

      Тише!

      Не дыша!

      Слышите

      из Берлина

      первый шаг

      трех Интернационалов?

      Растя единство при каждом ударе,

      идем.

      Прислушайтесь —

      вздрагивает здание.

      Я кончил.

      Милостивые государи,

      можете продолжать заседание.

1922

      Германия

      Германия —

      это тебе!

      Это не от Рапалло.

      Не наркомвнешторжьим я расчетам внял.

      Никогда,

      никогда язык мой не трепала

      комплиментщины официальной болтовня.

      Я не спрашивал,

      Вильгельму,

      Николаю прок ли, —

      разбираться в дрязгах царственных не мне.

      Я

      от первых дней

      войнищу эту проклял,

      плюнул рифмами в лицо войне.

      Распустив демократические слюни,

      шел Керенский в орудийном гуле.

      С теми был я,

      кто в июне

      отстранял

      от вас

      нацеленные пули.

      И когда, стянув полков ободья,

      сжали горла вам французы и британцы,

      голос наш

      взвивался песней о свободе,

      руки фронта вытянул брататься.

      Сегодня

      хожу

      по твоей земле, Германия,

      и моя любовь к тебе

      расцветает романнее и романнее.

      Я видел —

      цепенеют верфи на Одере,

      я видел —

      фабрики сковывает тишь.

      Пусть, —

      не верю,

      что на смертном одре

      лежишь.

      Я давно

      с себя

      лохмотья наций скинул.

      Нищая Германия,

      позволь

      мне,

      как немцу,

      как собственному сыну,

      за тебя твою распе́снить боль.

Рабочая песня

      Мы