«По мостовой моей души изъезженной…». Владимир Маяковский

народ испле́нен,

      взрывается

      бомбой

      имя:

      Ленин!

      Ленин!

      Ленин!

      И это —

      не стихов вееру

      обмахивать юбиляра уют. —

      Я

      в Ленине

      мира веру

      славлю

      и веру мою.

      Поэтом не быть мне бы,

      если б

      не это пел —

      в звездах пятиконечных небо

      безмерного свода РКП.

1920

      Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче

      (Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)

      В сто сорок солнц закат пылал,

      в июль катилось лето,

      была жара,

      жара плыла —

      на даче было это.

      Пригорок Пушкино горбил

      Акуловой горою,

      а низ горы —

      деревней был,

      кривился крыш корою.

      А за деревнею —

      дыра,

      и в ту дыру, наверно,

      спускалось солнце каждый раз,

      медленно и верно.

      А завтра

      снова

      мир залить

      вставало солнце а́ло.

      И день за днем

      ужасно злить

      меня

      вот это

      стало.

      И так однажды разозлясь,

      что в страхе все поблекло,

      в упор я крикнул солнцу:

      «Слазь!

      довольно шляться в пекло!»

      Я крикнул солнцу:

      «Дармоед!

      занежен в облака ты,

      а тут – не знай ни зим, ни лет,

      сиди, рисуй плакаты!»

      Я крикнул солнцу:

      «Погоди!

      послушай, златолобо,

      чем так,

      без дела заходить,

      ко мне

      на чай зашло бы!»

      Что я наделал!

      Я погиб!

      Ко мне,

      по доброй воле,

      само,

      раскинув луч-шаги,

      шагает солнце в поле.

      Хочу испуг не показать —

      и ретируюсь задом.

      Уже в саду его глаза.

      Уже проходит садом.

      В окошки,

      в двери,

      в щель войдя,

      валилась солнца масса,

      ввалилось;

      дух переведя,

      заговорило басом:

      «Гоню обратно я огни

      впервые с сотворенья.

      Ты звал меня?

      Чаи гони,

      гони, поэт, варенье!»

      Слеза из глаз у самого —

      жара с ума сводила,

      но я ему —

      на самовар:

      «Ну что ж,

      садись, светило!»

      Черт дернул дерзости мои

      орать ему, —

      сконфужен,

      я сел на уголок скамьи,

      боюсь – не вышло б хуже!

      Но странная из солнца ясь

      струилась, —

      и степенность

      забыв,

      сижу, разговорясь

      с светилом постепенно.

      Про то,

      про это говорю,

      что-де заела Роста,

      а солнце:

      «Ладно,

      не горюй,

      смотри на вещи просто!

      А мне, ты думаешь,

      светить

      легко?

      – Поди,