Чудаки и зануды. Ульф Старк

на море и свалку, и спальня мамы и Ингве.

      Ингве, как я уже говорила, мамин приятель. Можно подумать, она раздобыла этого зануду по дешевке на какой-то распродаже. Он носит галстуки и маленькие шляпы, скрывающие лысину.

      Бесполезно! Сначала тебе приходится уехать из Веллингбю[2] от Лолло, Уллис и других друзей в полуразрушенную развалюху в Чоттахейти. Потом привыкать жить с этим придурком в шляпе. А в довершение всех злоключений – потерять Килроя! Это уж слишком!

      Я слетела вниз по лестнице, едва не проломив ступеньки, пронеслась через кухню и свалила сложенные у стены коробки. От такого грохота и мертвый бы проснулся. Но мама спала, ворчание сменилось теперь тигриным рыком, при этом она безмятежно улыбалась во сне. Этого я стерпеть не могла: она еще и улыбается!

      Я выхватила что-то из сумки и швырнула в маму. Оказалось – пакет с мукой. Он угодил ей прямо в голову, треснул, и мука разлетелась белым облаком.

      – Почему ты не можешь быть как все нормальные матери? – заорала я.

      – Эй! – послышалось из мучного облака. – Кто это?

      – Почему ты не можешь быть нормальной, как все? – вопила я.

      – Это ты, золотко? Ты что, заболела?

      – Почему ты вечно все забываешь? – не унималась я.

      Слезы жгли глаза. Я схватила коробку с макаронами и метнула в нее.

      – Да ты сумасшедшая! – возмутилась мама. – Что все это значит?

      – Сама сумасшедшая! – огрызнулась я и запустила утюгом, но мама была уже начеку и успела поймать его на лету.

      – Симона, прекрати! – крикнула она. – Это уже не смешно!

      Но я не собиралась прекращать, схватила ящик с обувью, зубной пастой и мылом и вывалила на нее. Туфли на высоком каблуке, туфли из змеиной кожи, золотые туфли, лодочки и сандалии посыпались градом. Я плакала и швыряла, швыряла…

      – Да уймись ты, наконец! – испугалась мама. – Чего тебе надо?

      – Мне нужна обычная нормальная мама, – простонала я, – а не такая, которая вечно все забывает.

      Мама выбралась из постели. И обняла меня. Мы лежали на полу, я горько плакала, вздрагивая всем телом. Мама была совсем белая – вся в муке. Один ботинок угодил-таки ей в губу, из ранки сочилась кровь.

      Она грустно посмотрела на меня.

      – И что же я забыла на этот раз?

      – Так, пустячок, – не удержавшись, съязвила я. – Всего-навсего нашу собаку.

      – Килрой! – ахнула мама. – Я же чувствовала, что мы что-то забыли!

      – Я не хочу терять Килроя! – всхлипнула я.

      – Не беспокойся, малышка, с ним все будет в порядке, – большая мамина рука погладила меня по мокрой щеке. – Мы его разыщем, старушка.

      Но голос у нее был печальный, будто она и сама себе не верила. В этот миг объявился Ингве с двумя огромными чемоданами и в дурацкой шляпе на затылке.

      – Ну и видочек у вас! – пробормотал он.

      Мы поехали в Веллингбю, вдруг Килрой еще там. Мама взяла машину Ингве – крошечный желтый «фиат» – и гнала как сумасшедшая. Сам-то Ингве был тихоня: ездил так медленно, что мама от нетерпения подпрыгивала

2

Веллингбю, Чоттахейти – районы Большого Стокгольма.