Он говорит. Владимир Березин

«Когда дело к закату идёт, то спишь беспокойно, а, проснувшись в ночи, уже не думаешь, как прирастить благосостояние Родины какой-нибудь внутренней Сибирью.

      Лежишь тихо и тупо смотришь в потолок.

      Вспоминаешь былое – ну, что-нибудь дурацкое. То, к примеру, как мы всю жизнь боялись подписей и печатей. Печати-то только вот отменили, а я слыхал, что есть страны, где и подписей вовсе нет.

      – Вот представим, что приходит ко мне Чёрный Человек и предлагает подписать какую-нибудь бумагу. Перечисляет какие-то непонятные фамилии тех, кто это уже сделал, придвигает ко мне флакон.

      Я сразу начинаю суетиться, спрашивать:

      – Это кровь?

      – Чернила, – отвечает он.

      И, главное, бумага должна быть какая-нибудь дурацкая. Даже не “Волга впадает в Каспийское море”, а “Десять часов пятнадцать минут”. Или, положим, цифра “восемь” посреди листа.

      – Подписывай, – говорит чёрный человек, – смотри, сколько народищу уже подписало.

      – Хули? – начинаю напрягаться я. Я ведь и в ведомости за зарплату с некоторым испугом расписываюсь. И понятно, что начинается морок общественного безумия, потому что одним цифра “восемь” кажется светочем правопорядка, а другим – убийцей демократии. Все действия для тех и других наполнены особыми договорными смыслами, цепочками ассоциаций. А меня и те, и другие, и третьи – сразу насторожили.

      – Так ты против цифры “восемь”? Да? Или нет? – угрюмо спрашивает Чёрный Человек. И я понимаю, что не против, она круглая такая, соблазнительная, с двумя кругами – только хрен знает, что это всё значит. А вокруг уже страсти бушуют, все взад-вперёд с плакатами ходят – только одни на плакатах прямо цифру восемь носят, а другие – кверху ногами. И скажешь, что тебе цифра “восемь” нравится, одни руки не подадут, а скажешь, что испытываешь к ней сильное отвращение – душой покривишь, да и, обратно, другие говном закидают.

      – Знаете, – говорю я Чёрному Человеку, – я вообще-то в коллективных акциях не участвую, разве что при посадке деревьев и в застолье. Да и то, маленькими компаниями. Может, нахер? Нахер, а?

      – Серёжа?! Как так? Нахер нельзя! – с возмущением говорит Чёрный Человек. – Серге-е-ей Александрови-и-ич!..

      – Какой я тебе Серёжа? – отвечаю я. – Охренел совсем? Я Владимир Сергеевич.

      – Так вы не Есенин? – удивляется он. – Фигасе! Столько времени с каким-то уродом потерял.

      И уходит.

      Ну, а я – засыпаю. Воображение штука утомительная, а сон, хоть и рваный, всё равно сон.

      А там и утро, сестра с процедурами, завтрак, обход, а там и снова сон после обеда».

      Он говорит: «А я служил военным представителем – но не в военной приёмке, а по зарубежным контрактам.

      В Индии служил, например.

      Россия всё время дружила с Индией. Замечено, что удобнее дружить с теми странами, с которыми не имеешь общей границы.

      Русиш – хинди бхай-бхай, индийское кино и мода на йогу, визит Хрущёва, как следствие этого – расплодившиеся будильники со слоном, называвшиеся “Дружба” в пику китайским одеялам. Кстати, в тот момент,