Он говорит. Владимир Березин

студенты обнаружили, что с набережной исчезли пальма в кадке, белка и, разумеется, фотограф.

      Он покинул курортный город, славящийся лечебными грязями, и ушёл по широкой дороге, идущей через степь.

      Я так представляю себе эту картину – плоское пространство до горизонта пусто и безжизненно Оно освещено закатным солнцем. По дороге бредёт человек с пальмой на спине, а рядом с ним бежит, быстро перебирая лапками, позванивая цепочкой, унылая белка.

      Мне печально и горестно. Мне хочется отдать отсутствующие у меня деньги фотографу.

      Ну, и белке, конечно.

      Но история эта растворилась в прошлом. Её черты смыты рекой Летою, иначе называемой Салгир. Белки ушли в ту страну, где не вырублена винная лоза и молоко продаётся в пирамидальных археологических пакетах за шестнадцать копеек».

      Он говорит: «Всякий посещал свадьбы – дело-то житейское, хотя наша традиционная свадьба всё равно, что традиционное кладбище с пластмассовыми цветами. Ну а свадьбы-то кое-кто посещал и свои – да по несколько раз. Я был на этих мероприятиях нечастым гостем, и первый раз – как первая любовь.

      Однажды меня пригласили на одно такое мероприятие – по ошибке. Статус мой был – “лицо, состоящее при свидетеле”.

      Меня везли, пока я не очутился в какой-то квартире. Там, натурально, суета, похожая на похоронную – продолжаю тему. Видал я такое на похоронах, когда все мнутся, а блины с водкой маячат в отдаленной перспективе. Приглашённые толпами жались к стенам, медленно разворачиваясь лицом к проходу, пропуская кого-то по коридорам.

      Наконец, молодые проследовали в казённый дом, выйдя вместе, но потом сев в разные машины. Тогда в казённых домах они назывались “врачующимися”. На свидетелях же были надеты через плечо ленты. На лентах горела надпись: “Почётный свидетель”. Так что свидетели они не настоящие, а как чукча-академик: почётные.

      К врачующимся постоянно подбегал человек и, между прочим, спрашивал:

      – Фотографа не заказывали? Ваше де-е-ело.

      На конце там не восклицательный знак или вопросительный, а оскорбительно-недоумённый. Что, дескать, жметесь?!

      Врачующихся вызывал металлический вокзальный голос, а внутренность помещения больше всего напоминала не вокзал, а крематорий. Чаще всего я слушал Мендельсона, но кто-то заказал “Yellow submarine”. Тогда стало модно снимать выход видеокамерой – от этих услуг отказаться было невозможно. Результат тут же предъявлялся – с хрипами, шумами и бегущей у края кадра милицейской цифирью.

      Мы приехали на Ленинские горы, где сновали “Чайки”, стояли пузатые туристические автобусы, толклись иностранцы, а смотровая площадка была заляпана липким шампанским.

      Я когда-то учился рядом. Мокрый и грязный, пыхтя, бегал вдоль Москвы-реки по скользкому склону, уворачиваясь от хрустальных бокалов. Называлось это – физкультура.

      Снова сели в машины и поехали. За окошками кончился город, пошли перелески и поля. Наконец, нас ввели в ресторан.

      Тут я захотел сесть, но понял,