Жизнь и смерть в ее руках. Лариса Соболева

не отдавай, поняла?

      – Не отдам. А кто змея?

      – Пфф! Жена, конечно! Себе забери. Не хочу ей. На запчасти разбери и пр-родай. – Он умостился, но вдруг опять встрепенулся. – Слушай, у тебя бывает: мысль родилась и сдохла, родилась и сдохла? Молчи, у тебя ваще мыслей нет, потому что ты баба, значит, дура. А у меня бывает.

      Князев окончательно устроился с максимальным комфортом и заснул.

      В глаза светило что-то пронзительно яркое. Он лениво вертел головой, пытаясь избавиться от света, но напрасно, а пошевелить частями ватного тела он был не в состоянии. И не мог понять, почему у него нет силенок, почему даже веки разлепить не удается.

      – Сколько сейчас? – спросил женский грудной голос.

      Голос был незнакомым, и он удивился, почему ему задали вопрос, кто и про что.

      – Полдень, – сказал мужской и сиплый голос.

      На лицо Князева легла тень, избавив его от яркого света, мешавшего открыть глаза. Он догадался, что вопрос был задан не ему, но кто эти люди? Князеву почудилось, что кто-то склонился над ним, он даже ощутил тепло человеческого тела, приподнял веки и увидел… львиную гриву. Нет, правда, над ним склонилась львиная грива, окруженная свечением, а вместо львиной морды было большое темное пятно.

      – Проснулся, – сказал тот же женский голос. – Дядя Костя, надо бы его привести в чувство.

      – А, это мигом. Сейчас рассольчика принесу.

      Кто-то зашаркал ногами. Заскрипела дверь, хлопнула. Львиная грива отплыла в сторону, а Князева резанул по глазам безумно яркий свет. Он зажмурился и с трудом повернулся на бок. Когда в следующий раз он открыл глаза, перед ним предстала нелепая картина. То ли он находился в сарае, то ли еще где – не понять. Стены деревянные, прогнившие, потолок тоже прогнивший, кругом антисанитария в кубе. Яркий свет, раздражавший его, оказался солнечным и проникал через раскрытое окно. Снова хлопнула дверь, затем неизвестный тип с заросшей харей (натуральный бабай), скаля редкие желтые зубы, протянул ему грязный ковш:

      – Пей.

      А пить хотелось – жуть, все нутро высохло, как в пустыне Сахара. Князев приподнялся на локте, взял ковш с мутной подозрительной жидкостью и приложился губами к краю. Солоноватое, остро-кислое питье полилось внутрь, охлаждая выжженную пустошь и принося облегчение желудку и голове. Он выпил все до дна, передернул плечами, отдал ковш бабаю и бухнулся на кровать, тяжело задышав.

      – После перепоя молока хорошо принять, – скалился бабай, получая видимое удовольствие от состояния Князева, который покрылся испариной. – Пьешь молочко, а оно на пути в кишки кефиром становится. Но молока нет. Может, ему это… самогона, а? Полегчает враз.

      – Не стоит, – сказала женщина. – Он мне трезвым нужен.

      – Еще принести рассолу?

      Князев понял, что бабай обратился к нему, и вяло выговорил:

      – Неси.

      Хлопнула дверь, ударив по мозгам.

      – Пал Палыч, тебе надо окунуться.

      Князев поискал глазами женщину, нашел ее у стены, но в полутемном сарае не рассмотрел, какая она.

      – Ты кто? – спросил вяло. – Где я?

      – Сначала