Хождение в пятую власть. Анатолий Агарков

Анатолий Егорыч, а? В шалашике на заре посидеть у чучелов… хорошо, да?

      У меня прямо слюнки потекли, а Акулич не унимается:

      – А потом у костерка чайку с дымком да хорошую чарочку, чтобы каждому мускулу стало тепло. После праведных трудов-то не грех, а?

      И начались охотничьи воспоминания. Потом разговор сворачивал на газетные дела. И надо было звонить в хозяйства – добывать свежие информашки для колонки новостей….

      В четырех стенах отдела сельского хозяйства светло и тихо – шуршит перо шариковой ручки о лист бумаги. Где-то за пределами этих стен идет борьба за урожай, вершатся большие и малые события, бурлят страсти, и каждый день накладывает какой-то новый штришок на душу человека и район – частицу страны, строящей коммунизм.

      Я приходил в редакцию одним из первых, а уходил последним – уборщица выгоняла. Лена в золотистых пятнышках веснушек, осыпавших ее энергичное лицо, входя в кабинет, всякий раз подмигивала – дескать, как она, жизнь-то, ничего? И вместе с ней с веселым шумом ее плаща врывался свежий и влажный воздух увельской весны. Потом она спускалась в типографию и приносила свежий номер (газета выходила четыре раза в неделю). Торопливо искала свои материалы и читала вслух. Читать она умела как-то по-своему – так сказать, активно: то поднимала указательный палец, подчеркивая важность мысли, то осуждающе качала головой на негативность.

      Самым радостным часом в отделе сельского хозяйства было, когда в дверях с таинственным видом, держа за спиной руки, появлялась секретарь Галкина и, оглядев нас сияющими глазами, произносила:

      – А ну, кто сегодня плясать будет?

      Это значило – прибыли письма с периферии. Те, что приходили из города или поселка, попадали на стол Нине Михайловне. Сельские письма звали в дорогу, и выпадали на нашу долю. Писали старые и молодые, грамотные и не очень; писали жены, требуя «приструнить» разболтавшихся мужей; писали немощные старики, прося помощи или житейского совета; писали пионеры, свидетели хищений или нерачительного отношения к природе. Все эти письма требовали тщательной проверки, каких-то действий по подтвердившемуся факту, и уж потом публикации.

      Лена читала их с великой радостью, а потом делила в духе Попандопуло:

      – Это мне, это тебе, это опять тебе, это снова тебе….

      Если я оставался без писем и обижался, то говорил:

      – Будешь в селе, попроси народное средство, которым старушки выводят веснушки.

      Она пальцем грозила:

      – Женю на себе! А пока не скучай, готовь передачу, читай Аграновского.

      Подарила сборник его статей.

      Вот журналюга! – очерк напишет и точно в цель: за негативный героя снимают, за позитивный – звезду на грудь!

      – Читай, читай, – настаивала Селезнева, – книга тебя журналистом сделает.

      И я прочел от корки до корки.

      – Уже? – хитровато спросила Лена, когда попытался вернуть подарок. – Ну, что скажешь?

      – Он работал в Москве, в центральной газете – у нас таких возможностей нет.

      – Но ты же