Старчество в годы гонений. Преподобномученик Игнатий (Лебедев) и его духовная семья. монахиня Игнатия (Пузик)

схимой батюшка был как-то особенно строг к себе, точно всего совлекся, всего обнажился. Можно было в глубине его существа приметить глубокое волнение. Владыке он передал о своем желании иметь в схиме одно из трех имен: 1 – преподобного Агафона, 2 – святителя Варсонофия Казанского и 3 – преподобного Сергия Радонежского. Владыка принял это его желание, сказавши, что добавит и четвертое имя, а там – как Господь благословит.

      После заупокойной литургии 17 января 1930 года на престоле Владимирского придела Владыка с отцом Зосимой избрали для батюшки по жребию одно из четырех имен. Постриг был назначен на 12 часов дня; совершался в пустом храме при чрезвычайно ограниченном количестве присутствующих – близких для батюшки людей. Постриг совершал Владыка в «батюшкином» Владимирском приделе. Он нарек батюшку именем, указанным по жребию – в честь священномученика Игнатия Богоносца. Это было то четвертое имя, которое архипастырь прибавил к трем, данным батюшкой; Владыка добавил его в знак глубокой любви батюшки к отечественному писателю-подвижнику Игнатию Брянчанинову, и воля Божия указала это имя. Батюшка облечен был в полиставрион, куколь и схиму, тихо отвечал на вопрос приветствующих его: «Что ти есть имя?» – «Игнатий».

      По снежному пути сопровождающий брат увез его на лошадке в его келлию, где он провел пять дней после пострига, ежедневно причащаясь. Здесь навещали его Владыка и старец Митрофан. Трудно было приметить какую-либо внешнюю перемену в отце нашем после принятия им схимы. Если она и была, то сокрыта была в глубине его сердца, сам же он не очень одобрял тех своих духовных детей, которые считали, что с принятием схимы он должен был как-то измениться. Это изменение для себя батюшка больше всего понимал теперь как еще более преданное служение своему делу – пастырству и руководству душ. По этому поводу он даже указывал на слова одного из отечественных подвижников-старцев, который считал схиму еще большим трудом для несения скорбей душ человеческих. «Разве я не тот же отец для тебя?» – с укоризной говорил батюшка одной из своих духовных дочерей, считавшей, что постриг в схиму отнимет у них их отца.

      Те же труды нес батюшка после принятия им великого ангельского образа, по-прежнему полагал душу свою за ближних, внешне ничем не проявляя изменения своего положения. Все, как и раньше, было сокрыто в глубине сердечной клети, и там, может быть, теперь только с еще большим сокрушением, чем раньше, возносилась его отеческая молитва. Батюшка однажды написал в назидание одной своей духовной дочери: «Обучись сначала послушанию и смирению – ибо в сих добродетелях заключается любовь». Любовь батюшки к людям и была таковой, сокровенной и смиренной, и питалась от тайного источника Бога, почему и была неиссякаемым ключом для душ человеческих.

      Из-за слабеющих сил батюшка принужден был уже два, иногда три вечера оставаться дома; этого требовала, кроме того, и необходимость побыть одному. Летом 1930 года один из духовных сыновей батюшки дал ему возможность