17 левых сапог. Вацлав Вацлавович Михальский

что ты его пихаешь? Пусть лежит – не украду. Больно ударился-то?

      – Не твое дело! – огрызнулся Митька, продолжая еще яростнее запихивать шарф в карман.

      – Дак а на что тебе он? Зима счас, что ли? – делая вид, что не услышал грубости, стараясь разговорить мальчишку, спросил Адам.

      – Это мамин шарф, – тихо сказал Митька.

      – Ну что с того, что ты с ним делаешь?

      – Я его нюхал, – серьезно и печально отвечал Митька. – Я его нюхал раньше, а теперь тут нечего нюхать. На, посмотри! – зло закончил Митька и, выдернув шарф из кармана, ткнул его Адаму под нос. – Чем пахнет?

      – Ничем. Матерьялом, трикотажем, – удивленно отвечал Адам, обстоятельно понюхав шарф.

      – Мама носила его на голове, – сказал Митька.

      – А что же сейчас не носит? – спросил Адам просто так, механически.

      – Потому что она умерла. Ты разве не помнишь, что она умерла? Ты разве ее не знал?

      – Да-да, точно, оно, конечно… Стар я, забывчив. Оно, конечно, помню. Такая полная женщина, красивая такая, статная! – заглядывая Митьке в глаза, извиняющимся тоном говорил Адам.

      – Красивая… – вздохнул Митька. – Только она не полная, она худая была.

      – Вот-вот, красивая такая, худощавая из себя, – поправился Адам. – Так и что же с шарфом сделалось?

      – Она его постирала, – отрывисто сказал Митька. – Я его прятал и нюхал, когда дома никого не было, а она постирала. Просил я ее как будто.

      – Кто постирал, мачеха? – догадался Адам.

      Митька слегка задумался. Это слово показалось ему несправедливым в применении к Гуле, и он отвечал раздраженно:

      – Какая там мачеха! Не мачеха – она.

      – Так сестра?

      – Какая сестра? Говорю – она. Ну, не знаешь, что ли? Моего отца жена.

      – У-м-мм! – промычал Адам. – И чего же ты теперь надумал? Спал-то почему не дома?

      – Мне здесь нравится, – артистически сплюнув сквозь зубы, сказал Митька. – Домой я не пойду, я насовсем сбежал.

      – Геройский мужчина! – усмехнулся Адам.

      – А ты не смейся! – прервал его Митька. – Я все обдумал: я в армию пойду, в музыкальную команду. У меня слух хороший. Вон, помнишь, у нас на улице Рыжий был – его в музыкальную команду взяли. На горке часть которая, он там на трубе играет. Он меня знает, пойду к нему, не хуже его на трубе играть буду. Отец говорил, у меня талант к музыке.

      – Слыхал я, слыхал, песельник ты хороший! – вспомнив вчерашнее Митькино выступление под его окном, улыбаясь, подтвердил Адам.

      – Там кормят три раза и форму дают, и погоны! Понял? – Митька разгорячился, в серых его глазах зажегся огонь действия и веры в свое будущее.

      Небо уже совсем поголубело, стало яркое, как лазурь.

      В высоких деревьях гомонили полчища проснувшихся воробьев.

      – Дай руку! – попросил Адам.

      Митька помог ему подняться. Заправил рубашку в штаны и сунул за пазуху свой сокровенный шарф.

      С минуту они